Лариса Васильева - Альбион и тайна времени

— О, я бесконечно благодарна вам за приятнейший вечер, мне было необычайно хорошо у вас, очень, очень рада, спасибо, чудесно, — говорил кто-то в моем облике, моими губами, но уже почти не моим слащаво-льстивым высоким голосом, прощаясь в узкой прихожей у лестницы.

Утром следующего дня не без помощи словаря сочинила я письмо, где последней стояла фраза: «и еда была изысканнейшая». Отослала — задумалась: какой бы извлечь урок?

И решила я избрать золотую середину: так выкладываться, как умеем мы, здесь совершенно не нужно — и все же принять безоговорочно эту манеру приема гостей не позволял мне мой национальный характер: вот уже и приготовить мало, а в самую последнюю минуту «страх объемлет члены»: ведь люди придут и, как же так, из моего дома уйдут голодными!

Со временем выработался опыт: печеная картошка — без счета по две на каждого, легкие салаты и разная рыбка, а потом, пожалуйста, бефстроганов, подумаешь, бефстроганов, это ведь не утку яблоками начинять. И никаких холодцов, никаких пирогов.

Приехав в отпуск домой и созвав самых близких друзей, решила я с ними поэкспериментировать. Рассадила по углам и говорю:

— Какие напитки будете пить?

А они, несколько оторопев, сами стали наливать себе. На столе в маленьких четырех вазочках была разложена легкая закуска.

Мои дорогие друзья молча переглянулись, но не сказали ни слова. В одну минуту один из них смахнул себе в тарелку содержимое одной вазочки, другой — другой, а пятому и шестому вообще не досталось. В полной тишине, подняв полную рюмку над пустой тарелкой, шестой мой гость сказал:

— Слушай, там у вас, в Англии, конечно, кризис, мы понимаем, жрать нечего. Но сейчас мы все, слава богу, дома. Посему позволь нам сбегать за угол в магазин «Комсомолец», там выбор неважный, да и поздно уже, но кусок колбасы и несколько банок консервов всегда найдется.

Я счастливо расхохоталась и бросилась на кухню за спрятанными там бесчисленными яствами.

Жизнь вошла в свои берега.

Прежде чем увидеть что-то или кого-то, человек обычно пытается представить себе кого-то или что-то. Всегда ли представления совпадают с реальностью?

Я не могу сказать, в чем тут дело, но Париж открылся мне таким, словно знала его едва ли не с рождения, Ленинград оказался неизмеримо богаче всех моих представлений, от Москвы, попав в нее впервые из маленького уральского городка, я ожидала большего, а Лондон был ничем не похож на тот город, который связывался в моем представлении с этим именем.

«Лондон… — думала я всегда, — Лондон — нечто хмурое, темно-серое, иногда краснокаменное, острокрышее, причем крыши толпятся, теснятся, нечто узкое — не разойдешься, по-своему сурово-красивое, вечно дождливое или туманное — нечто».

Город разметал передо мною ослепительно белые крылья улиц в районе Риджент-парка, завлек на свои сдобные холмы, покрытые вечнозеленой травой и кудрявыми, неохватными каштанами и буками, ошеломил решительными поворотами домов, являющих былое величие империи, погрузил в пучину нищеты и грязи в Брикстоне и Уайтчепеле — нет — он не был похож ни на какие представления о нем, ни на какие описания.

Растерянно бросилась я к Герцену:

«Нет города в мире, который больше бы отучай от людей и больше приучал бы к одиночеству, как Лондон».

Эти слова вполне подходили к моему старому понятию о Лондоне и, видимо, известные мне давно, тоже формировали представление, но совсем не показалась верными в определении того города, который был передо мною и великодушно позволял познавать себя.

Здесь предстояло жить и понимать чужую жизнь, И чем дольше я живу, тем, казалось, меньше знаю и понимаю Лондон.

Он — существо со множеством лиц. Лондон деловой ничем не похож на Лондон развлекательный. Здесь разные и архитектура, и цвета зданий, и краски одежд, и люди, и выражения на их лицах. Лондон торговый это совсем не то же самое, что Лондон спальный — районы, где в основном жилые дома.

Лондон правого берега Темзы совершенно другой город, чем Лондон левого берега. Мосты столь же соединяет эти города, сколь и разъединяют. Западный конец, где и парламент, и королевский дворец, и площадь Трафальгара, где вся лицевая история и гордость страны, тоже необычайно разнообразен — разные лица Лондона мирно соседствуют и так быстро сменяют друг друга, что уследить за ними невозможно.

Только что я шла мимо богатых особняков, свернула за угол — бедный негритянский район, облезлые дома, грязь, мусор, еще за угол — высотные жилые кубы и параллелепипеды — новый район, где живет средний класс, где и занавески на окнах и машины у подъездов именно такие, какие должны быть у среднего англичанина.

И при всем этом разнообразии, при всей пестроте, есть люди, утверждающие, что Лондон — чрезвычайно однообразный и монотонный город.

«Как похожа эта улица на Килборн», — думаю я, проходя по Кентиштауну — линии прижатых домиков, одинаковой архитектуры, витрины магазинов: «Маркс энд Спенсер», «С энд А», «Теско», «Сэйнсбэри» — точь-в-точь такие, как в Килборне.

«Да не в Кентише ли я?» — озираюсь на центральной улице Северного Финчли.

— Это что, Северный Финчли? — спрашиваю водителя такси, проезжая невдалеке от Шеппердс-буша, который от Финчли на расстоянии двадцати миль.

Даже кварталы богачей в Лондоне похожи между собой. Белые дворцы Белгревиа я научилась отличать от таких же в районе Риджент-парка лишь благодаря обилию зелени в последнем.

Что уж тогда говорить о новых районах, во всем мире сегодня выстроенных одинаково. В Лондоне я отличать их не берусь — не могу. Единственное, что может помочь, — это названия домов.

Вот где необозримое поле для фантазии. Англичане привыкли часто вместо номера обозначать дом тем или иным именем. Думаю, в основе этой традиции лежит стремление выйти из укоренившейся системы архитектурного однообразия.

Название дома, как правило, берется не с потолка. Перед этим белым строением в прошлом веке росли три дуба. Поэтому оно и называется «Три дуба». А соседний дом назван «Два каштана» исключительно потому, что хозяин его, когда строился, перенял архитектуру «Трех дубов», и в этих дубах все так нравилось ему, что и название он в некотором роде тоже позаимствовал. Он даже посадил перед крыльцом два каштана. Один умер, не выдержав какой-то холодной зимы, а другой стоит, и у него весенние свечи густо золотистой окраски.

А этот дом называется «Красным», у него крыша выложена красной черепицей. Рядом «Зеленый дом» (уже только по названию), дальше «Голубой домик»…

Есть, правда, улицы, где принцип наименований иной — хозяева не следовали друг за дружкой, а изощрялись один перед другим. «Русалочий домик», а рядом «Чертова кухня»; «Оплот тишины», а через несколько кварталов «Приют весельчаков».