Пэтси Адам-Смит - Охотники на лунных птиц

Двенадцать лет назад, когда я впервые летела над островами Фюрно и смотрела на них через стекло иллюминатора, то приходила в восторг от красоты возвышающихся на островах гор, покрытых вереском и окруженных со всех сторон морем бирюзового, янтарного, зеленого, кремового и белого цвета. Скованный мощным течением поток несется из Индийского океана на восток через Бассов пролив, а воды Тасманова моря и Тихого океана стремятся на запад, вот почему водное пространство вокруг Фюрно всегда неспокойно, что приводит к намыву песчаных отмелей. Поэтому цвет воды определяется глубиной и массой песка.

В нефритовых и белых водах, насколько хватает глаз, простирается и теряется вдали, возле острова с двойной вершиной, кремового цвета коса. Если добавить немного черного и много темно-серого или синего цвета, это придаст окружающей природе величественность. В первый день нам, людям, родившимся и проведшим свое детство далеко от моря, тот факт, что вода имела черный или темно-синий цвет, ни о чем не говорил, но, когда поплаваешь в таких водах продолжительное время, знания, которыми обогатишься, помогут оценить сложность подобной ситуации. Эти воды моряки считают одними из самых опасных в мире.

В тот день, сойдя на берег, мы увидели на море огромное, неправильной формы темное пятно. Оно не было подвижным, словно облако, проплывавшее мимо. Не похоже оно было также и на скалу: вокруг не бились волны. Пока мы рассматривали пятно, границы его размылись и черная масса «зашагала» по воде, расходясь точками в разные стороны. Каждая точка оказалась птицей. Они поднимались ввысь и исчезали из виду.

Буревестники — «петрелс» — «птицы святого Петра». Это имя они получили в честь святого Петра, который, как утверждает Священное писание, тоже умел ходить по воде. Буревестников называют также «лунными птицами». Согласно легенде, после того как Луна оторвалась от Земли, оставив птиц внизу, они стали бездомными.

Чтобы увидеть этих птиц, встретиться с людьми, существование предков которых связывают с этой птицей, и написать обо всем этом документальную статью, вместе с фотокорреспондентом одного австралийского журнала меня послали в командировку. (Мне еще недоставало смелости переложить это задание на кого-то другого. К тому же мне пока нужна была «причина», чтобы поехать на острова.) Предполагалось, что мы пробудем там неделю. Фотокорреспондент пробыл на этом, как он выразился, «краю пылающей земли» всего три дня. А я, как и следовало ожидать, осталась там на несколько лет, подпав под очарование этих островов, как и некоторые другие, весьма именитые люди. Мой поступок ни на кого из близких мне людей не произвел должного впечатления, как и то, что меня очаровали эти острова.

На Фюрно ведут нелегкие пути. В наше время самолеты коммерческой авиакомпании «Ансетт-Ана» три раза в неделю совершают рейсы на острова, в Тасманию, на Австралийский материк с посадкой на Фюрно только в Уайтмарке, самом крупном городе самого большого острова архипелага — Флиндерса. Однако это не Фюрно, как и Питт-стрит не Австралия. Самолет, летающий в Уайтмарк, — единственный вид транспорта, связывающий острова с внешним миром. На островах не встретишь туристов, по-видимому, здесь нет ничего, что могло бы их привлечь. Чтобы по-настоящему увидеть Фюрно, надо им посвятить всего себя.

То, что на острова Фюрно будет попасть очень непросто, я поняла сразу же после того, как обратилась к капитану торгового судна с вопросом, не поможет ли он мне добраться до внешней группы этих островов.

— Это можно, — был ответ. — Мне нужен кок.

Дело в том, что на торговом судне водоизмещением восемьдесят тонн освобожденный кок не предусмотрен. Его функции, как правило, выполняет кто-нибудь, кто умеет готовить, переносить тяжести и стоять на руле. Хотя моряки сейчас все-таки добились некоторого улучшения условий, пока это не касается маленьких торговых судов.

На камбузе «Шиэруотера» была новенькая, весьма элегантная печь замедленного действия. Она занимала один метр в длину и полметра в ширину и находилась от стены на расстоянии, позволяющем поместить между нею и стеной бак для воды. Это, в свою очередь, давало возможность на камбузе размером четыре на два метра незамедлительно обратить на нее внимание, но не ощутить ее присутствие, потому что она плохо грела и чайник на ней не закипал часа два.

В связи с тем, что камбуз часто использовали как проходное помещение и двери поминутно распахивались то с одной, то с другой стороны, здесь все время был сквозняк.

— Печка никуда не годится — ободрил меня юнга Пит. — Погляди-ка. — Он сел на нее. — Видишь?

Однако капитан был просто влюблен в печку, ведь он лично купил ее для собственного судна.

— С этой штукой нужно обращаться строго по инструкции, — заявил он.

Он сурово взглянул на меня, когда я поинтересовалась, доводилось ли кому-нибудь до меня готовить на ней.

— Смотрите, сейчас я затоплю печь и испеку на ней лепешки, — сказал капитан и решительно принялся за дело.

В юности, когда он служил матросом, ему приходилось готовить на всю команду. Он немало поработал на своем веку, чтобы накопить денег и купить судно. До этого он разводил собак, жил вместе с ними в лесу и сам готовил себе еду. Главное то, что он родился и вырос на островах, где мужчины все умеют делать сами.

Капитан вытащил из-за печки инструкцию и принялся ее изучать, попеременно касаясь металлическим стержнем различных деталей печки. Когда он дошел до слов «Топить печь можно дровами или углем», то с уверенностью заявил:

— Это-то у нас есть!

Но меня не оставляло любопытство, имели ли в виду создатели печки тот сорт «дров», который был на борту «Шиэруотера», то есть ветви эвкалиптов, обломки обшивки деревянных судов, бревна — все, что выбрасывает море на острова.

— Теперь надо раздуть огонь.

Почесывая затылок, Пит наблюдал за нами.

— Даже если вам удастся разжечь ее, ничего путного из этого не выйдет, — сказал он. — Я все равно смогу сидеть на ней, за это мы и прозвали ее Старой Бездельницей.

Капитан продолжал колдовать над печкой, не обращая никакого внимания на болтовню Пита. Он объявил, что все идет своим чередом, затем посадил в печь легкие, воздушные кремовато-белые лепешки. Через три часа он вытащил их, они были такие же кремовато-белые, только уже не легкие и воздушные, а твердые по краям и вязкие внутри.

— Так уж она устроена, — пробормотал озадаченный капитан. Желания что-либо исправить у него не было.

Итак, я усвоила, что мне понадобится лишних два-три часа, чтобы что-либо приготовить на этой печке, поэтому я постаралась вычеркнуть из памяти кулинарные рецепты и стала пользоваться печкой как кладовкой.