Д. Лухманов - 20000 миль под парусами

Праздник кончился вечером самодеятельности, в котором приняли участие и гости. Один из механиков «Мирадора» оказался виртуозом на гитаре и сыграл несколько прелестных хорватских народных песен.

Разошлись после двух часов, а в шесть начали сниматься с якоря.

Вечер посвежел. Мы поставили в помощь буксиру марселя.

Мы все еще шли, почти не видя берегов. Слева, сзади чуть-чуть маячил Буэнос-Айрес, и спереди, справа скорее чувствовался, чем виднелся низкий берег. Однако, обставленный баканами фарватер был не широк и час от часу становился извилистее.

Сеньор Карузо, должно быть, никогда не водил парусных кораблей и, стоя на баке, танцовал {18} 18 Так в оригинале — V_E. , махал руками к бесился, когда уже бороздивший килем о дно «Товарищ» не сразу слушался положенного на борт руля.

Мы скоро перестали ожидать команд Карузо и, подходя к бакану, означавшему поворот в ту или другую сторону, сами заблаговременно перекладывали руль. Таким образом, к моменту, когда Карузо начинал махать руками, руль был уже положен в нужную сторону.

Все шло гладко почти до самого вечера. Но вот в одном узком, и мелком месте «Товарищ», несмотря на положенный право на борт руль, медленно пошел влево. Карузо начал кричать, махать руками вправо и рулевым «Товарища» и «Мирадору». «Мирадор» тянул вправо изо всех сил, став почти перпендикулярно к «Товарищу». Толстый проволочный буксир натянулся, как струна, и лопнул. И «Товарищ» неудержимо покатился влево, в сторону песчаной банки.

Карузо схватился за голову и полным отчаянья и ужаса голосом простонал:

— О, террибеле моменто!

— Из «Гугенотов» запел, — сострил кто-то на баке.

Завели новый буксир, попробовали оттащить «Товарища» за нос, за корму. Но все было тщетно. Корабль прижало всем левым бортом к песчаной банке.

«Мирадор» вызвал на помощь по радио второй буксир.

Наутро пришел «Обсервадор».

Оба парохода впряглись в «Товарища». Страшно было смотреть, как вытягивались стальные, толщиной в руку, буксиры и как точно приседали и вдавливались в воду пароходы. Но восточный ветер дошел уже до силы шторма, вода прибывала, и в два часа дня мы тронулись с места под крики всех команд.

Теперь уже нас тащили дальше два парохода.

Дорого взяли Миановичи за буксировку, но наверно они не ожидали, что им придется пустить в работу два самых больших буксирных парохода.

В четыре часа мы прошли узкий канал между островком Мартин Гарсия и отмелью. Здесь мы расстались с «Мирадором». Дальше нас повел «Обсервадор».

К вечеру мы вошли в реку Парану.

Парана — не широкая, но глубокая река с сильным течением и бурной пенистой водой. Перекатов нет и банок не много. Берега ее не высоки, но обрывисты и сплошь заросли лесом. Кое-где виднеются домики фермеров, пристани, лодки. Встречаются речные и морские пароходы, идущие из Санта-Фе и Розарио. В общем уныло, однообразно.

В десять часов вечера стали на якорь и простояли до рассвета. С рассветом тронулись дальше.

Теперь сеньор Карузо совершенно успокоился и весело болтал за нашими завтраками и обедами.

5 января, после захода солнца, мы увидали огоньки Розарио, а часов в десять вечера в виду города отдали якорь.

В девятом часу утра показались идущие к кораблю два катера: один побольше, на котором было много народу, другой поменьше, очевидно с властями.

По международным правилам, как судно, пришедшее из-за границы, здоровье экипажа которого еще не проверено медицинскими властями, мы подняли на фок-мачте желтый карантинный флаг.

С большого катера люди махали платками и шляпами. Это были репортеры аргентинских, уругвайских, парагвайских и бразильских газет. Однако, они не могли пристать к борту до тех пор, пока судно не осмотрено властями и не спущен зловещий желтый флаг.

Со служебного катера высадились власти во главе с супрефектом морской полиции, молодым франтоватым аргентинцем в военно-морской форме, и его адъютантом.

На этот раз осмотр прошел не так быстро, как в предыдущих портах. По очереди вызывали в кают-компанию всех членов экипажа и сличали их наружность с описанием в анкетах и фотографиями.

Все обошлось благополучно.

Затем всю команду выстроили во фронт. Доктора начали щупать у каждого пульс и осматривать язык. Наконец, медицинский осмотр был окончен, карантинный флаг спущен, и репортеры бросились приступом на корабль. Защелкали кодаки, засверкали серебряные и золотые «вечные» перья.

Мне пришлось сниматься и одному, и с супрефектом сеньором Бенавидец, и с репортерами, и в группах с учениками. Требовали интервью, выпрашивали автографы без конца.

Очень растрогал нас один старый эмигрант из русских евреев, живущий уже лет сорок в Аргентине. Он поднес кают-компании на красном шелковом флаге хлеб-соль. На флаге были вышиты серп и молот и надпись по-испански и по-русски: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Многие привезли цветы, и наша маленькая кают-компания приняла нарядный вид.

Супрефект и его помощник завтракали на судне. Помощник, он же и адъютант, оказался англичанином, жуликом невысокой марки и фашистом.

Видя нас в форме с галунами, он, очевидно, решил, что наши товарищеские отношения с учениками и командой только притворство, необходимое в условиях советской службы.

После завтрака он отвел меня и моего старшего помощника в сторону и прошептал, сверкая глазами:

— Я понимаю, господа, что ваше положение на корабле очень трудно, поэтому, прошу вас, не стесняйтесь и верьте, что вы найдете во мне друга. Если у вас между командой… ну, там что-нибудь такое… вы понимаете меня? Вы только шепните мне, а я уж сумею научить их понимать настоящую морскую дисциплину…

Я ответил ему холодно:

— У нас на, судне такая дисциплина, такая настоящая дисциплина, которую я желал бы видеть на всяком другом корабле.

Было трудно удержаться, чтобы не выбросить этого развязного фашиста за борт.

Перевод «Товарища от якорного места к пристани, где он должен был начать выгрузку привезенного камня, был назначен в два часа дня. К этому времени к борту подошел небольшой буксирный пароход.

Подняли якорь и двинулись под буксиром вверх по реке.