Людмила Шапошникова - По Южной Индии

— Это товарищ из Москвы, — говорит Чандра.

Я чувствую дружеские пожатия сильных обветренных и огрубевших рук.

— Идемте ко мне в дом, — говорит один из рыбаков, — там прохладнее.

Мы входим в хижину. Она небольшая и очень чистая. Вся утварь лежит на полу единственной комнаты. Из угла поднимается женщина и складывает руки в приветственном «намасте». Рыбак что-то говорит женщине на малаялам. Женщина смеется, несмело подходит ко мне и произносит несколько фраз. Я не понимаю. Мне переводят: «Она сказала, что считает вас своей сестрой». Затем она снова скрывается в углу, приносит оттуда годовалого черноглазого мальчугана и протягивает его мне. Я беру малыша, но не знаю, что с ним делать. Его отец-рыбак улыбается и говорит: «Она хочет, чтобы вы его подержали. На счастье. Раньше считалось счастьем коснуться одежды святого. Ну, а моя жена, видно, думает иначе».

Я собираюсь ехать в Куилон. Для этого надо пойти на автобусную станцию и накануне заказать билет. Длинное приземистое здание станции находится недалеко от Главной улицы. На площади в ожидании автобуса сидят крестьяне. Тут же на земле свалены узлы, мешки, корзины. Уличные разносчики бойко торгуют мандаринами и содовой водой.

Я подхожу к окошку справочного бюро и спрашиваю, как заказать билет в Куилон. Небольшого роста клерк, одетый в форму служащего государственного транспорта, не поднимая головы от стола, бросает несколько отрывистых фраз. Сидящий рядом его товарищ с любопытством смотрит на меня.

— Вы из Европы? — интересуется он.

— Как вам сказать. Моя страна занимает часть Европы и часть Азии.

— Не может быть, — смеется он.

Тогда клерк поднимает голову от стола и пристально смотрит на меня.

— Это, — решительно заявляет он, — Советский Союз. Правильно?

— Совершенно верно, — говорю я.

— О!

— Что же вы там стоите, — спохватываются оба. — Идите сюда, к нам в комнату.

Я вхожу. Меня усаживают на стул и сразу же начинают расспрашивать. Постепенно комната заполняется народом. За билетом мне уже не надо идти. Его приносят сюда же, в справочное бюро. В комнате становится душно. Здесь я вижу и кондукторов, и водителей, и диспетчеров. Все они принадлежат к одному профсоюзу транспортников.

— Наш профсоюз, — говорят они, — очень сильный. Им руководят коммунисты.

— Мы поддерживаем наше правительство, — улыбаясь, замечает черноглазый юноша в фуражке кондуктора.

— Да и оно нас тоже, — слышу я полос из угла комнаты. — В последнее время наша заработная плата была повышена. И вообще сейчас стало легче. Но только кое-кому это не нравится.

— Против нас особенно выступает католическая церковь. Ведь большинство помещиков и бизнесменов — католики.

— Вы, наверно, читаете индийские газеты, но многие из них пишут неправду о Керале и нашем правительстве.

Я говорю, что читаю также «Нью эйдж» и «Нью Керала». Люди одобрительно смотрят на меня.

— Да, эти газеты дают действительную картину положения в штате.

— Что бы там ни писали, а народ поддерживает свое правительство.

— Вот только нам, конечно, сейчас трудно. И эти трудности чувствуются на каждом шагу.

В Индии много импортных товаров. Автомобили и радиоприемники, фотоаппараты и химикалии, карандаши и туалетная бумага, а также многое другое привозятся из-за границы. По непонятным причинам в Кералу эти товары поступают в очень ограниченных количествах или вовсе не поступают. Кто-то искусственно создает затруднения в штате. По этой же причине я не могу найти пленку для своего фотоаппарата. Ее нет в магазинах. На черном рынке пленка идет втридорога. Я хожу из одного фотомагазина в другой, из одной фотостудии в другую, И везде в ответ слышу короткое «нет». Мне уже не на чем фотографировать, а вокруг так много интересного…

Совершенно обессиленная от долгого и бесполезного хождения по жарким улицам Тривандрама, я забредаю в одну фотостудию и сажусь на стул. Я уже здесь была. Хозяин студии смотрит на меня с сочувствием.

— Не достали?

— Нет.

Ненужный фотоаппарат висит у меня на плече. Хозяин заинтересовался его маркой. Я снимаю фотоаппарат и протягиваю ему. На лице хозяина удивление.

— Я не видел еще такой марки. Что здесь написано?

— «Зоркий».

— Но это ведь не латинские буквы?

— Нет, русские.

— Постойте, значит, вы из Советского Союза?

— Значит, — отвечаю я.

— Что же вы мне раньше не сказали?

— Вы меня об этом не спрашивали.

— Мурти! — зовет он своего подручного. На пороге комнаты появляется юноша.

— Это товарищ из Советского Союза, — говорит ему хозяин. — Ей нужна пленка. Надо помочь.

Юноша улыбается. Вечером у меня уже была пленка.

В канун Нового года я бродила по городу. Мне было немного грустно, я вспоминала предновогоднюю веселую суету Москвы, и от этих мыслей не становилось легче. Получилось так, что я должна была встречать Новый год одна на другом конце земли. В самом Тривандраме ничто не говорило о наступлении Нового, 1959 года. Христиане провели свои торжества на рождественских праздниках, Новый год для индусов и мусульман еще не наступил. Вот мы и бродили, я и мои невеселые мысли, по чужому тропическому городу, и многие тысячи километров отделяли нас от Родины.

Вдруг меня кто-то окликнул. Я оглянулась и увидела долговязого парня в домотканом дхоти. Лицо его показалось мне хорошо знакомым, но где я его видела, я не помнила.

— Вы, возможно, меня и не помните, — начал парень, — я волонтер, обслуживал сессию Конгресса историков. Я студент университета. Еще во время сессии я хотел поговорить с вами, да был очень занят. А теперь мне повезло, я вас встретил. Вы куда-нибудь идете?

— Нет. Просто гуляю.

— Можно мне к вам присоединиться?

— Конечно.

Мы медленно пошли через весь город. Уже начинало смеркаться. Студента интересовало многое: характер нашей демократии, наши пятилетние планы, система образования. Он слушал внимательно и не перебивал.

— Да, — сказал он, — коммунисты в вашей стране сделали много. Мне бы очень хотелось поехать в Москву учиться.

Мы подошли, к небольшому индусскому храму на одной из окраинных улиц. Стоячая вода священного водоема у храма зацвела. У ступенек, спускавшихся к воде, лениво бродило несколько коров.

— Вы христианин или индус? — спросила я своего спутника. Он засмеялся.

— Я индус по происхождению. Но в бога не верю. Стало уже совсем темно, и на улицах зажглись фонари.

Их отсветы причудливо падали на широкие листья пальм, раскачиваемых теплым ветром.

— Хотите, я вас познакомлю с моей матерью и сестрами? Они будут вам очень рады.

Мы шли еще некоторое время, и наконец между пальмовыми стволами засветились окна небольшого одноэтажного домика.