Вильялмур Стефанссон - Гостеприимная Арктика

Как я уже упоминал выше, богатство морской фауны у границ покрытого льдами пространства является общеизвестным фактом. Столь же хорошо известно, что существуют большие течения, которые проникают подо льды вглубь Арктики и замещают собою воды холодных течений, направляющихся на юг. Говорят, будто льды, покрывающие полярные моря, делают их непригодными для существования там рыб. Но глубина полярных морей обычно довольно значительна; спрашивается: какое значение может иметь для рыб то обстоятельство, что на поверхности воды плавает много льдин? Если присутствие льда на таких озерах, как Виннипег, Медвежье или Байкал, по-видимому, не препятствует благополучию обитающих там рыб, то почему в океане условия должны быть иными? Слой льда толщиной в 1,5, 3 и даже 5 м, лежащий поверх 5 тыс. метров океанской воды, несомненно, является относительно более тонким, чем слой пены или пыли на поверхности пруда.

Но если бы даже все рыбы, приплывающие к кромке льдов, немедленно поворачивались к ним хвостом и уплывали на юг, все же осталось бы колоссальное количество планктона или плавающих живых существ, которые пассивно уносятся на север, подо льды, при каждом перемещении верхних слоев воды, до глубины в 400–600 м. Собственная теория Нансена о дрейфе через Полярный бассейн, столь блестяще подтвержденная «Фрамом», гласит, что каждый предмет, находящийся в текущем году у одной кромки льдов, будет дрейфовать через этот бассейн и окажется у другой кромки через 2, или 3, или 4 года. Но если данный предмет дрейфует, то, очевидно, дрейфует и вода, в которой он плавает; а в этой воде к началу путешествия жили мириады планктонных растений и животных.

Есть ли у нас основание думать, что все эти растения и животные погибнут и исчезнут прежде, чем та единица объема воды, в которой они находились, достигнет центра покрытого льдами пространства? Но если бы даже они и погибли и исчезли, когда центр будет достигнут, они все же проживут достаточно долго с точки зрения нужд нашей экспедиции. Мы собирались отправиться в путь от той кромки льдов, от которой, по мнению Нансена и других исследователей, дрейф происходит на северо-запад или на север; очевидно, нашими спутниками будут все те существа, которые пассивно странствуют по воле морских течений.

Таково было рассуждение, из которого я заключил, что животные, служащие пищей для тюленей, встречаются в любом месте под льдами полярных морей. А там, где есть пища для тюленей, найдутся и тюлени. Следовательно, мы вполне сможем путешествовать, убивая тюленей по мере надобности, причем их мясо и часть жира используем в пищу, а остальной жир — на топливо. Тюлень, весящий около 90 кг, дает примерно 35 кг мяса и костей, 10 кг отходов и 45 кг жира. Если убито достаточно тюленей для того, чтобы досыта накормить людей и собак мясом и жиром, то остающегося жира не только с избытком хватает на топливо, но даже приходится выбрасывать некоторое количество.

Не могло ли случиться, что мы не сумеем добыть тюленей, если даже они и живут среди морских льдов? С удовлетворением могу сказать, что ни один из членов нашей экспедиции этого не думал. Стуркерсон и я прожили много лет среди эскимосов. Всем было известно, что мы умеем находить и убивать тюленей любым эскимосским способом и что эти способы нетрудно изучить.

Оставался еще вопрос, почему показания таких очевидцев, как Нансен и Пири, побывавших в центральных районах арктических морей, свидетельствуют об отсутствии там тюленей.

На эти возражения я мог вполне искренно ответить, что глубоко уважаю Пири, который в течение ряда лет был моим другом и руководителем. Но, в соответствии с планом, который он разработал для достижения полюса и который оказался успешным, Пири вышел с Земли Гранта с запасом продовольствия, достаточным для того, чтобы дойти до цели и вернуться; поэтому ему незачем было останавливаться для охоты на тюленей. Далее, сам Пири, по-видимому, никогда не охотился на тюленей по эскимосскому способу и, вероятно, не был знаком с этим способом, а также с малозаметными признаками, по которым опытный охотник обнаруживает присутствие тюленей. Мне возражали, что Пири шел в сопровождении эскимосов, которые, надо думать, были опытными охотниками; на это я отвечал, что Пири мог объясняться с эскимосами на условном жаргоне, но никогда не пытался изучить их настоящий родной язык, который он называет их «секретным языком». Вполне возможно, что к концу дня эскимосы говорили между собой на родном или «секретном» языке о признаках присутствия тюленей, замеченных в течение дня, а Пири не знал, о чем идет речь, и не догадывался спросить, так как он заранее решил, что тюленей здесь нет; эскимосы же не догадывались сообщить Пири о своих наблюдениях, так как не предполагали, что ему это может быть интересно. Кроме того, эскимосы Пири обычно стремились как можно скорее вернуться домой и могли думать, что если сообщение о тюленях заинтересует Пири, то возвращение домой замедлится. Наконец, возможно, что на морских льдах условия сильно отличались от привычных для этих эскимосов условий пролива Смитса, а потому и сами эскимосы могли не заметить признаков присутствия тюленей.

Пассажир трансатлантического парохода, едущий по делу из Нью-Йорка в Ливерпуль, может видеть в пути Нью-Фаундлендские отмели и не заметить ни одной трески и ни одного признака присутствия ее. Но рыбак на отмелях не будет сомневаться в ее присутствии и без труда найдет ее. Подобно этому, даже такие проницательные наблюдатели, как Нансен и Пири, поскольку они были озабочены выполнением планов, не имевших ничего общего с тюленями, могли в течение целых месяцев путешествовать по океану, кишевшему тюленями, и даже не подозревать их присутствия.

Напротив, в наших планах тюлени играли весьма важную роль. Согласно теории, положенной в основу этих планов, нам предстояло найти тюленей, а потому мы намеревались искать и добывать их. Если бы наша теория подтвердилась, это означало бы, что решена продовольственная проблема, являвшаяся до сих пор главной трудностью в полярных исследованиях.

Идея «существования за счет местных ресурсов» была мною в свое время изложена Национальному географическому обществу в Вашингтоне, администрации Музея естественной истории в Нью-Йорке и канадскому правительству. Последнее послало меня в Арктику именно для того, чтобы проверить эту идею на практике.

«Карлук» был снабжен богатыми запасами классического снаряжения, которое мы могли предоставить исследовательским партиям для путешествий по льду, совершаемых любым из общеизвестных и испытанных способов. Действительно, я предполагал применять, в основном, методы Пири и везти продовольствие хотя бы на двадцати санях, пока мы не отойдем на 500–600 миль от нашей базы, а затем увеличить как продолжительность путешествия, так и радиус действия, идя вперед и существуя за счет охоты, вместо того чтобы вернуться, когда истощатся взятые с собою запасы. Но мы лишились «Карлука», и у нас оставалась только пара хороших саней, а потому не могло быть и речи о применении метода Пири с его системой этапов и многочисленных вспомогательных партий. Предстояло либо отказаться от выполнения нашей географической программы, либо попытаться осуществить ее по мере возможности, применяя исключительно метод «существования за счет местных ресурсов».