Вильялмур Стефанссон - Гостеприимная Арктика

Первые дни после того, как мы повернули к мысу Альфреда, мы шли по гладкому, ровному льду; местами встречались вполне проходимые полыньи, так что мы могли проходить по 15–25 миль в день. В ночь на 3 мая полуночное солнце в первый раз осталось на горизонте, спрятавшись лишь на одну треть.

Первые 10 дней мая мы были в непрерывной тревоге. Солнце безжалостно поднималось все выше и выше, мы опешили к Земле Бэнкса, подгоняемые страхом перед наступающим летом. 5 мая истощился наш запас керосина, но в полыньях не видно было тюленей, а мы не решались останавливаться, чтобы искать их, так как нам был дорог каждый час. Когда же нужно было топливо для приготовления пищи, нужда делала нас изобретательными. Наши постели состояли из двух медвежьих шкур, и у нас была пара ножниц. Длинный волос этих шкур оказался подходящим топливом, хотя и не слишком ароматным. Полшкуры было достаточно, чтобы сварить еду на целый день. В течение долгого времени мы объедались, чтобы поскорее уменьшить наш груз, и теперь наши сани были почти пусты, и — единственный раз за всю нашу экспедицию — мы перешли на половинные порции. Мы прибегли к этому, так как не хотели останавливаться для охоты, ибо мы были уверены, что с наступлением тепла станет гораздо труднее идти, и мы, быть может, не доберемся до Земли Бэнкса раньше следующей зимы. Это, в свою очередь, поведет к тому, что мы не встретимся с «Полярной Звездой» у Норвежского острова, как было условлено. Собаки тоже были переведены на половинные порции, вследствие того же опасения, что летняя погода помешает нам добыть пищу и для них.

Перечитывая мой дневник того времени, я вижу, что настроение у нас было довольно тревожное. Вера наша была крепка, но, как это бывало с верующими во все времена, порою на нас нападали сомнения. Теория принадлежала мне, поэтому я свободнее, чем кто-либо из моих спутников, мог критиковать ее. Иногда вечером, после тяжелого дневного перехода, мне случалось писать в своем дневнике, что, быть может, правы эскимосы, промышленники и полярные исследователи и на полярном льду может оказаться мало пищи. Мы проходили полынью за полыньей, не видя ни одного тюленя. Однако я припоминал, что в изобилующих тюленями водах северной Аляски я проводил дни и даже недели, высматривая их, и они все не показывались, но в один прекрасный день я подходил к воде и находил их с дюжину, плавающими на расстоянии выстрела. Я верил и надеялся, что то же повторится всюду, где нам придется остановиться для охоты.

Кроме приближавшегося лета, было еще основание спешить к Земле Бэнкса. Эскимосы, китобои и полярные исследователи утверждают, что тюлени чаще водятся поблизости от земли, чем в глубоких водах вдали от берега. Если это верно, то чем ближе мы подошли бы к Земле Бэнкса, тем больше мы имели бы шансов достать себе пищу, когда истощатся наши запасы.

Быть может, в связи с тем, что мы были на уменьшенных порциях, в моем дневнике часто встречаются записи о сравнительных преимуществах разных видов пищи. У нас были с собою пеммикан, ветчина, масло, гороховая мука, рис, шоколад и сгущенное молоко. Мы все были согласны, что 2 кг гороховой муки с маслом или с ветчиной в день на троих лучше, чем 3 кг пеммикана и сухарей. Прежде всего, обычный завтрак полярного исследователя, состоящий из пеммикана, сухарей и чая, вызывает жажду; ее легко утолить, глотая снег, если быть свободным от странного предрассудка, будто глотать снег опасно; но все же лучше не испытывать жажды.

За исключением религии, нет такой области человеческой мысли, где привычка и предрассудок настолько заменяли бы знание и логику, как в вопросах питания. Неудивительно поэтому, что опыты над питанием, особенно когда они производятся под давлением суровой необходимости, дают результаты, как раз противоположные ожидаемым. Я не встречал никого, кто допустил бы мысль, что ему может понравиться, как ежедневное блюдо, суп из риса, масла, шоколада и сгущенного молока, сваренных вместе. Но многие участники наших экспедиций, побывавшие на этой диете, предпочитают это блюдо всем другим испробованным нами блюдам. Некоторые из наших людей, бывшие прежде моряками и успевшие приобрести определенные вкусы, предпочитали рису гороховую муку. Теоретически надо признать, что гороховая мука была бы, несомненно, предпочтительнее риса, если бы не было шоколада, но поскольку был шоколад, заключавший в себе протеин, я предпочитал рис, хотя бы потому, что его легко варить.

Многие путешественники не брали с собою риса, потому что он долго варится. Правда, поваренные книги утверждают, что рис якобы следует кипятить не менее 20 минут. Это недоступно тем, кто вынужден экономить топливо; мы не были в таком положении, но убедились, что, если положить рис в холодную воду и, когда он закипит, оставить его на несколько минут, он будет совершенно готов к тому времени, когда достаточно остынет, чтобы есть его. Таким образом он требует только одной минуты настоящего кипения. Для того, чтобы сварить горшок риса, у нас уходило не больше топлива, чем у Пири на то, чтобы вскипятить чайник. В другие экспедиции мы брали с собою такие долго варящиеся продукты, как фасоль; но тратить время на то, чтобы варить их, можно разве только в дни штормов, — тогда это является даже некоторым развлечением.

Теперь я придерживаюсь того мнения, что в 200–300 милях от берега мы потому видели так мало следов тюленей, что очень торопились. Наш путь редко шел как раз через те ровные места, где могли быть тюлени, и так как мы не считали возможным задерживаться в поисках, мы могли заметить только то, что было непосредственно перед нами. Ясно, что другие путешественники не замечали тюленьих следов, так как шли с предвзятой мыслью, что не стоит искать следов зверя там, где его нет совсем или где его не достать. Кроме того, насколько я знаю, многие известные исследователи не были такими опытными охотниками, как Стуркерсон и я, и, по-видимому, даже теоретически были мало знакомы с техникой охоты на тюленей.

Вечером 7 мая наша уверенность в присутствии тюленей вполне подтвердилась. Мы расположились лагерем на краю полыньи около мили шириной, покрытой молодым льдом, недостаточно крепким, чтобы выдержать человека. Мы остановились несколько раньше, чем обычно, и пока мои спутники готовили ужин, я просидел около часа на вершине ледяного холма, осматривая в бинокль полынью на несколько миль в обе стороны, словно я сидел на вершине холма на берегу широкой реки. В бинокль были видны неровности на молодом льду, но на таком расстоянии я не мог решить с уверенностью, были ли это следы тюленей, пробивших лед, чтобы подышать. Не знаю, верил ли я слишком слабо или слишком сильно, но когда после часа ожидания я увидел на расстоянии одной мили голову тюленя, высунувшуюся из воды, то невольно закричал так, что мои товарищи выбежали из палатки.