Дмитрий Горюнов - Возвращение в Африку

Загрязнение окружающей среды, увы, отмечается и в Восточной Африке. Я не говорю о столице Кении — Найроби. Как и всякий большой город, он задыхается от выхлопных газов. Но и на далеких от столицы пляжах Индийского океана, омывающего берега Кении, около дорожек и лестниц, ведущих к фешенебельным туристским отелям, стоят банки и бутылки с керосином, набором щеток и губок для отмывания ног от нефти, хотя нефть в Кении и не добывается. Смоляные шарики на пляжах — это следы промывки нефтяных танкеров. На уединенном острове Ламу, славящемся своими белыми поющими дюнами, которые можно сравнить с дюнами Куршской косы в нашей Прибалтике или пляжами Варадеро на Кубе, я находил на безлюдных берегах в местечке Пипони, что означает на языке суахили «уголок прохлады, отдыха, освобождения от забот», полузанесенные песком пластмассовые бутылки из-под фанты, резиновые подошвы, рекламные сумки сигарет «Мальборо», «Кент», головы пластмассовых кукол с выцветшими на жарком солнце глазами… Все эти не поддающиеся разложению предметы современного химико-пластикового быта принесены течениями. Океан большой — что случится, если выгрузить контейнеры с мусором прямо за борт?! Нет, оказывается, ничто неразумное не проходит для природы бесследно. Возможно, когда-нибудь все поймут, что эстетическая ценность природы — такое же богатство, как вода, леса, залежи золота, меди, нефти, алмазов! И представьте — начинают понимать! Недавно я узнал, что в Шотландии существует национальный трест, который покупает… пейзажи. Он покупает их у фермеров, платит деньги за то, чтобы лишить людей права портить по своему усмотрению пейзаж. Рассказывают, что трест, существующий прежде всего за счет развития туризма, — богатая организация.

Керичо встречает путников своей обычной погодой. Сколько бы раз я ни подъезжал к этому городку, как правило, попадал в дождь. Всю дорогу от Накуру ясное солнце, безоблачное небо, не предвещающее никаких перемен, и совершенно неожиданно, как бы миновав невидимую грань, по крыше машины начинал барабанить дождь, и не просто дождь, а настоящий ливень, иногда с градом. «Постучав» десять-пятнадцать минут, дождь так же неожиданно прекращается, снова палит нещадное тропическое солнце. От земли поднимаются горячие испарения, которые, казалось, можно зажать в ладонь, а потом рассматривать это косматое чудище. Недаром здесь сосредоточено до семидесяти процентов чайных плантаций страны, принадлежащих главным образом английской монополии «Брук Бонд». Куда ни кинешь взгляд — всюду изумрудный ковер чайных кустов с еле различимыми нитями междурядий, по которым, быстро манипулируя руками, неторопливо пробираются сборщики чая в желтых прорезиненных комбинезонах с высокими корзинами за плечами. Чай в этих местах собирают практически круглый год, ибо круглый год здесь много влаги и солнца. С кенийским чаеводством меня знакомил управляющий одной из местных компаний мистер Смит, спокойный, рассудительный, знающий дело англичанин. На мой наивный вопрос о том, что нужно для чайного куста, он ответил:

— Как можно больше солнца, как можно больше влаги и, конечно, определенная высота над уровнем моря.

— Ну а почва, она ведь имеет значение?

— О, да, почва должна быть очень хорошей, и здесь она именно такая.

Смит подвел меня к траншее, подготовленной для посадки деревьев, легко спрыгнул в нее и показал полутораметровый слой темно-красного глинозема, не уступающего, по выражению Смита, украинским черноземам.

— У вас есть пословица, кажется, она звучит так: воткни в землю трость — вырастет кэб.

(Я понял: воткни в землю оглоблю — вырастет тарантас.)

— Вот и в Керичо такая же почва, только она не черного, а красного цвета. Не кажется ли вам, что природа чего-то тут недоработала, казалось бы, должно быть наоборот — черноземы в Африке, а в России красноземы — под цвет вашей революции.

— Вы уверены, мистер Смит, что революция не придет в Африку?

— Увы, она уже идет, и значительно быстрее, чем нам хотелось бы. Впрочем, я не думаю, что от революции, которую совершил Джомо Кениата, компания «Брук Бонд» сильно пострадает.

Дипломатично промолчав, я подумал, что мистер Смит в общем-то верно оценивает путь, выбранный Кенией после завоевания независимости. Крупные иностранные компании по-прежнему процветают. Если говорить о чае, то доля мелких африканских хозяйств в экспорте этого продукта не превышает 25 процентов. Все остальное производство сосредоточено в руках монополий.

Мы заговорили со Смитом о перспективах машинной уборки чая. Я чувствовал себя в известной степени «подкованным в этом вопросе», поскольку недавно в Кении побывал тогдашний директор Дагомысского чаеводческого совхоза Краснодарского края, рассказывавший о чаеводстве в нашей стране. О машинной уборке он говорил как о реальном выходе для чаеводов Грузии и Северного Кавказа: ведь все меньше находится охотников убирать чай руками — работа трудная, утомительная. Оказалось, что Смит не хуже меня осведомлен о машинном сборе чая, бывал у нас в Грузии, видел все своими глазами и убедился в плюсах и известных минусах машинной уборки.

— Нет, мы не намерены, во всяком случае в обозримом будущем, применять машины на уборке чая. Во-первых, надо перепланировать все плантации, пересадить все кусты, то есть начать все сначала. Слишком дорогое удовольствие. Во-вторых, и это немаловажно, может снизиться качество чая.

Смит подвел нас к чайному кусту и сорвал с верхушки несколько нежных трехлистников.

— Разве самая тонкая машина в состоянии снять с куста этот крохотный пучок? Она неизбежно срежет и соседние грубые листья, из которых хорошего чая не получишь. Пустить эти листья в переработку и получить из них чай — это все равно что заварить веник, кажется, так у вас говорят.

— Говорят, но у нас не хватает рабочей силы.

— Я это знаю, вам без машин не обойтись. А мы еще можем позволить себе роскошь убирать вручную. Кстати, вы заметили, что чай у нас собирают в основном мужчины? Женщины на уборке чая работают лучше, у них тоньше пальцы, движения рук быстрее, но работы для всех не хватает, вот и приходится брать глав семейств — мужчин, хотя платить им надо больше.

— Интересно, сколько же?

— Ну, шиллингов пять-шесть в день.

Пять шиллингов! Столько в то время стоила пачка американских или английских сигарет! Европейцу трудно представить, как можно на такую мизерную зарплату прокормить семью, как правило, многодетную. Сборщики чая принадлежат к наименее оплачиваемой категории трудящихся. От беспросветной нужды спасает клочок общинной земли, но таких земель становится все меньше; Керичо с его плодородными почвами и благодатнейшим микроклиматом давно стал районом интенсивного развития капиталистических форм землепользования, где общине уже нет места. Помнится, с Василием Песковым, приезжавшим в Кению несколько лет назад, мы любовались с высокого нагорья расположенной в зеленой долине деревней сборщиков чая из народности кипсигис. Деревенька, огороженная живым, ровно подстриженным кустарником, с аккуратными круглыми белыми хижинами под конусными крышами из тростника. Как потом я выяснил, такие деревни строит чайная компания и сдает внаем своим рабочим. Совсем неплохо! Но таких сравнительно благоустроенных деревень мало, поставлены они на туристских путях как бы напоказ. Глядя на них и зная истинное положение сельскохозяйственных рабочих, невольно вспомнишь «потемкинские деревни», что строил светлейший князь на пути следования императрицы Екатерины II.