Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой (без указания переводчика)

Это произошло днем 2 ноября. Эта уступка капитана ободрила упавший дух экипажа. Снова все стали внимательно наблюдать за поверхностью океана, подзорные трубы переходили из одних рук в другие. Гиганту-нарвалу брошен был последний вызов, и он не имел права его не принять.

Прошло два дня. «Авраам Линкольн» не разводил сильных паров. Экипаж прибегал ко всевозможным средствам, чтобы разбудить и привлечь внимание животного. За фрегатом тащились привязанные на веревках огромные куски сала, надо признаться, к великому удовольствию акул. «Авраам Линкольн» лежал в дрейфе, а вокруг него шныряли шлюпки, следя по всем направлениям, не появится ли чудовище.

Наступил вечер 4 ноября, а подводная тайна по-прежнему оставалась тайной.

На следующий день, 5 ноября, истекал последний срок. С ударом колокола, возвестившим двенадцать часов, капитан Фаррагут, согласно данному обещанию, велел взять направление юго-восток. Фрегат покидал северные области Тихого океана.

Мы находились под 31°15′ северной широты и под 136°42′ долготы. Японские острова расположены были под ветром на расстоянии около двухсот миль. Наступала ночь; пробило восемь часов. Большие облака скрывали диск луны, стоявшей тогда в первой четверти. Волны равномерно плескались и разбивались о форштевень фрегата.

В эту минуту я стоял на носу судна, опираясь на сети, развешанные на штирборту. Консель стоял возле меня и смотрел вперед. Экипаж, взобравшись на ванты, вглядывался в горизонт, который постепенно сужался и темнел. Офицеры, вооруженные ночными подзорными трубами, напрягали все свое зрение и всматривались в темноту. Временами море внезапно освещалось лунным светом, но затем вскоре исчезало в густых сумерках.

Следя за выражением лица Конселя, я заметил, что и он поддался общему настроению; по крайней мере, так мне казалось. Вероятно, в первый раз в жизни его нервы были сильно напряжены под влиянием любопытства.

— Консель, — обратился я к нему, — нам в последний раз предстоит случай положить в карман две тысячи долларов.

— Господин позволит мне ему заметить, — ответил Консель, — что я никогда не рассчитывал на эту премию; правительство Штатов могло назначить и сто тысяч — и от этого не стало бы беднее.

— Ты прав, Консель. Прежде всего, это глупое предприятие, в которое мы вмешались слишком легкомысленно. Сколько напрасно потеряно времени, сколько пережито напрасных волнений! Шесть месяцев тому назад мы могли быть во Франции.

— В небольшом помещении, господин, — подсказал Консель, — в музее, господин! И я бы классифицировал ископаемые господина. А бабирусса господина была бы помещена в клетке, в ботаническом саду, и привлекала бы всех любопытных столицы.

— Да, все это было бы так, как ты говоришь, Консель. А теперь, воображаю, как будут над нами смеяться!

— Очевидно, — ответил спокойно Консель, — я думаю, что над господином будут много смеяться. Надо ли говорить…

— Да, надо, говори, Консель!

— В таком случае я полагаю, что господин получит то, что он заслужил.

— Правда!

— Когда имеешь честь быть таким ученым, как господин, то не следует ставить себя…

Консель не успел окончить своего комплимента. Среди общей тишины раздался голос. Это был голос Неда Ленда. Гарпунщик кричал:

— Ого, что-то есть под ветром против нас!

При этом крике весь экипаж бросился к китобойцу — капитан, офицеры, боцманы, матросы; даже инженеры покинули свои машины и кочегары свои печи. Приказано было остановить машину, и фрегат двигался только по инерции. Была глубокая темнота, и хотя канадец обладал прекрасным зрением, я все-таки спрашивал себя, как он мог видеть и что он мог видеть. Сердце мое сильно билось и готово было разорваться на части. Однако Нед Ленд не ошибся, и все увидели предмет, на который он указывал рукой.

На расстоянии двух кабельтовых от штирборта «Авраама Линкольна» море казалось освещенным снизу. Это не было ошибкой. Чудовище находилось под водой на глубине нескольких саженей от ее поверхности и распространяло весьма интенсивный, но и необъяснимый свет, о котором упоминали в своих донесениях многие капитаны кораблей. Этот сильный свет, несомненно, исходил из могущественного светового источника. Светящееся пространство описывало на поверхности моря огромных размеров удлиненный овал, в центре которого сосредоточивался яркий блеск, причем сама яркость света ослабевала по мере удаления от центра.

— Это скопление фосфоресцирующих инфузорий, — пояснил один из офицеров.

— Вы ошибаетесь, милостивый государь, — ответил я уверенным тоном. — Никогда инфузории не производят такого сильного блеска. Этот свет по своей природе электрический. Затем, смотрите, смотрите! Видите, он перемещается!.. Он движется вперед и назад! Он устремляется на нас.

На палубе раздался общий крик.

— Смирно! — скомандовал капитан Фаррагут. — Руль на ветер! Ход назад.

Матросы бросились к рулю, а инженер-механик к своим машинам. Пар стал работать, и «Авраам Линкольн», повернувшись на бакборте, описал полукруг.

— Прямо руль! Ход вперед! — громко скомандовал Фаррагут.

Команда была исполнена, и фрегат стал быстро уходить от светового овала. Я ошибаюсь. Он хотел уйти, но сверхъестественное чудовище настигало его, так как двигалось вдвое скорее фрегата.

Нас охватил столбняк, но не страх, а скорее изумление лишило нас языка и способности двигаться. Чудовище обошло вокруг фрегата, шедшего со скоростью четырнадцать узлов, обливая его волнами электрического света. Затем оно удалилось на расстояние двух или трех миль, оставляя после себя фосфоресцирующий след в виде клубов пара, выбрасываемых локомотивом экспресса.

Но вот внезапно из темных окраин горизонта, куда оно отошло для разбега, чудовище с ужасающей быстротой устремилось на «Авраама Линкольна» и совершенно неожиданно, на расстоянии десяти футов от него, остановилось и погасло, и не потому, что оно опустилось в глубину моря, — в таком случае свет постепенно бы ослабевал, — но так, словно погас сам источник света. Прошла минута, другая — оно появилось с другой стороны фрегата, но не знаю, обошло ли оно его или проскользнуло под ним. Каждую минуту надо было ожидать столкновения, которое окончилось бы для нас фатально. Я удивлялся искусному маневрированию фрегата. Он не смел атаковать и искал спасения в бегстве. Он был преследуем, тогда как сам должен был преследовать, что я и высказал капитану Фаррагуту. Лицо его, обычно беспристрастное, в эту минуту выражало бесконечное смущение.

— Господин Аронакс, — ответил он мне, — я не знаю, что это за чудовище, с которым я имею дело, и я не могу так неосторожно подвергать свой фрегат риску, действуя в темноте. Да и каким способом атаковать это чудовище или защищаться, я также не знаю. Подождем рассвета, тогда роли поменяются!