Свен Андерс Хедин - В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

8 июля нам остался всего день пути до Су-баши, причем надо было перейти через небольшой перевал Улуг-рабат. День выдался чудесный. Вершины гор направо отчетливо рисовались на ясном, чистом, светло-голубом небе резкими контурами, обведенными ослепительно белым снегом. Только на юге виднелись легкие перистые облачка. Словом, природа была в праздничном настроении, и я залюбовался с седла окрестностью.

Мы достигли перевала около часу дня и, взобравшись на небольшую кучку камней, обозревали местность с высоты 4230 метров. Мы были слишком близко, чтобы вершина горы производила на нас впечатление высокого правильного купола; лишь издали, с запада, например с Мургаба, ее благородные контуры видны ясно и отчетливо. На север также открывалась чудная панорама. На первом плане расстилается сравнительно ровная местность Су-баши, в верхней части которой находится караул Эрик-як; семь киргизов охраняют здесь ведущие в русский Памир перевалы Мус-куру и Тох-терек.

У подошвы северного склона Улуг-рабата расположен аул из девяти юрт, а невдалеке и другой из пяти; оба находятся на берегу реки; вокруг пасутся большие стада. В первом приветливо встретил меня бек Тогдасын и проводил в свой аул, где старая юрта стояла на прежнем месте и была убрана, как и в первый раз. В нее тотчас же набралось одиннадцать грязных китайских солдат, которые долго пялили на меня глаза, кричали, хохотали, показывали пальцами на мои вещи и страшно воняли. Затем явился секретарь коменданта Ши-дарына и попросил позволения посмотреть мой паспорт. Содержание последнего удовлетворило его; я пригласил его на чашку чаю, и он, в общем, оставил по себе сравнительно приятное впечатление.

Бек Тогдасын предполагал, что гарнизон крепости состоит из 66 человек, но я сомневаюсь, чтобы там было больше дюжины, По крайней мере, я больше не видал, а они, уж наверное, все побывали в моей юрте, чтобы удовлетворить свое любопытство. Бек сосчитал только лошадей и полагал, что столько же должно быть и людей. Китайцы в этой области применяют своеобразный прием при счислении своих войск: они не довольствуются определением числа самых солдат, но включают в общий счет и число лошадей, ружей, башмаков, панталон и проч., так что итог получается в несколько раз больший, чем следовало бы. По их рассуждению, ружье по крайней мере так же важно, как сам солдат, и последний кроме того не может идти на войну пешком или голым, так вот и считают все огулом.

Таким путем китайцы думают внушить легковерным киргизам, живущим по обе стороны границы, а также русским преувеличенное представление о численности и силе своих гарнизонов. Но горе киргизу, который бы вздумал сосчитать китайских солдат попросту, как считает своих овец! Один киргизский юз-баши, прибыв недавно в Таш-курган, был спрошен тамошним комендантом Ми-дарыном, сколько солдат в гарнизоне Су-баши, и ответил: тридцать. Ми-дарын обратился к своему коллеге Ши-дарыну с письменным запросом о верности сообщения юз-баши. Ши-дарын призвал к себе последнего и задал ему трепку, спрашивая, как мог он вообще осмелиться считать или вообще думать что-либо о численности гарнизона!

Вооружение гарнизона Су-баши состоит из полдюжины английских и стольких же русских ружей и затем из луков и пик. С европейским оружием солдаты обращаются дурно, и оно обыкновенно в плохом состоянии. Я видел, как двое солдат, перепрыгивая через ручей, опирались на свои ружья, воткнутые дулами в грязное месиво. Хороших лошадей наберется какой-нибудь десяток; остальные просто караванные клячи. Ученье, стрельба в цель и проч. почти никогда не производятся, и бек Тогдасын говорил мне, что как сам комендант, так и весь гарнизон день-деньской ровно ничего не делают, только курят опиум, играют на деньги, едят, пьют и спят.

Гарнизоны время от времени сменяются новыми из Кашгара, Яркенда и Янги-гиссара; из этих же городов присылается раза 4–5 в год продовольствие в китайский Памир. Киргизы здесь свободны от подати, но аул обязан доставлять полдюжины баранов в месяц, за которых китайцы уплачивают только половину или даже треть стоимости.

К киргизам я мало-помалу стал питать большую симпатию. Я жил между ними четыре месяца и, хотя был тут единственным европейцем, не испытывал бремени одиночества, так как они проявляли по отношению ко мне неизменную дружбу и гостеприимство.

Они с удовольствием делили мою скитальческую жизнь; некоторые сопровождали меня во всякую погоду и участвовали во всех экскурсиях, странствиях по ледникам и восхождениях на горы. Постепенно я приобрел в долине Сары-кол известную популярность. В лагерь ко мне приезжали и ближние и дальние киргизы, дарили мне баранов уток, куропаток, хлеб, яковое молоко и сливки; в аулах меня везде встречали верховые киргизы и провожали в юрту бека, где отводили мне почетное место у огня и предлагали мне дастархан.

Особенно забавляли меня дети; многие из них были так милы, прыгая вокруг меня в своих разноцветных шапочках на головах, но без всякого признака другой одежды на теле, кроме разве огромных отцовских кожаных туфель, что с трудом можно было оторваться от них. При первом взгляде на странное существо с очками на носу, в необыкновенном одеянии, малыши чаще всего обращались в бегство, прятались за юбки матерей или по углам юрты, но довольно было кусочка сахара, чтобы приобрести их доверие.

Киргизы скоро увидали, что и я смотрю на них как на друзей и чувствую себя хорошо между ними. Я жил в их юртах, ел их пищу, ездил на яках, кочевал с ними с места на место, словом, стал под конец совершенным киргизом. И они часто льстили мне словами: «сыз инды кыргыз бол-дыныз» — «теперь вы стали киргизом». Как я и мог ожидать после первой дружелюбной встречи три месяца тому назад, бек Тогдасын, старшина сарыкольских киргизов и представитель и заступник их перед Джан-дарыном, комендантом Булюн-куля, принял меня, когда я вторично прибег к его гостеприимству, как старого знакомого, осыпал меня всевозможными киргизскими любезностями и убедил меня в необходимости отдохнуть дня два в его юрте, прежде чем отправиться к его соседу Мустаг-ате, старшине, обитавшему в более высокой юрте и начальствующему над более рослым племенем. Я тем охотнее принял его приглашение, что мне как раз нужно было заняться наймом на лето киргизов и яков. 11 июля хозяин мой приготовил мне приятный сюрприз: желая показать мне весь аул Су-баши и яйлаки киргизов в полном блеске, он приказал устроить «байгу», или игрище, зрелище, которое, хоть и ничтожно в сравнении с «царским парадом», превосходит его своей невероятно эффектной сказочной обстановкой.

Утром весь цвет местной молодежи мчался кучками к югу, где около верхних аулов, на площадке Эрик-як должна была состояться дикая забава. Около полудня отправился и я, в сопровождении сорока двух киргизов в лучших халатах, всевозможных цветов, в пестрых кушаках, с кинжалами, ножами и бряцающими перевязями, на которых были нанизаны огниво, шило, кисет с табаком и проч., и в шапках разных фасонов, между которыми, однако, в это время года преобладали маленькие круглые шапочки с красной, желтой и голубой вышивкой. Находясь в центре такой пестро разряженной толпы, я, в своем простом сером дорожном костюме невольно чувствовал себя чем-то вроде нищенствующего дервиша между богатыми людьми.