Михаил Озеров - От Гринвича до экватора

Куда бы ни занесла судьба шотландцев, в этот день они непременно собираются за столом. В доме словно присутствует дух Роберта Бернса — его мудрость, любовь к жизни, отвага…

После посещения музея мы фотографировались на центральной площади Эра у памятника Бернсу. Потом пили пиво в таверне «Том О’Шентер». Помните стихотворение о Томе О’Шентере, выпивохе и гулене из старинного Эра?

Джон Дулан и его брат Джеймс читали Бернса:

Слушая ритмичные гордые строки, я вспомнил, как познакомился с братьями Дуланами. Это произошло в Абердине, на съезде Шотландского конгресса тред-юнионов.

В первый же вечер делегаты вновь собрались в конференц-зале, где они заседали утром. Вместо кресел теперь стояли столы, на них — пиво, бутерброды. На сцену поднимались представители профсоюзов, но не для того, чтобы произнести речь, а чтобы исполнить песню — каждый одну: слишком много желающих.

Шотландцы славятся своей музыкальностью. Они прекрасно поют, играют на гитаре и национальном инструменте — волынке.

— От профсоюза горняков выступит Джон Дулан, — объявил ведущий.

Огромный темноволосый парень в красной рубашке и черном пиджаке запел «Шотландскую славу» Бернса, аккомпанируя на гитаре. У него был сильный голос, отличный слух, и когда он кончил, раздались громкие аплодисменты, возгласы: «Еще, еще!»

Однако ведущий остался неумолим, неукоснительное соблюдение установленного порядка — общая черта у шотландцев и англичан.

Следующий солист представлял другой тред-юнион, однако поразительно походил на предыдущего: рост под два метра, широченные плечи, спадающие на лоб густые черные волосы. Только вместо пиджака — кожаная куртка, да рубашка зеленого цвета. А песня называлась «Роберту Бернсу посвящается».

Я подошел к парням. Они оказались близнецами. Родились двадцать шесть лет назад. Сидели за одной партой. В семнадцать лет вместе вступили в компартию. Оба — профсоюзные активисты.

Правда, они входят в разные профсоюзы: Джон — электрик на шахте, а Джеймс — лаборант в госпитале. Есть и другие отступления от «стопроцентной синхронности». Джеймс законный супруг, а Джон лишь собирается жениться, Джеймс ездил в ГДР, а Джон еще не был в социалистических странах. Вообще Джеймс поэнергичней и побойчее брата.

К нашему столу подсаживается пожилой мужчина. Это секретарь отделения компартии Эра. Он принимал в партию и обоих братьев, и их отца (тридцать лет назад), и дядю (пятнадцать лет назад)! Между прочим, их отец и дядя еще в 1940 году участвовали в съезде ШКТ. Дядя и сейчас в Абердине, вон он за соседним столом.

Разговор заходит о молодежи. Собеседники стараются говорить как можно медленнее и четче, делая паузу после каждой фразы — ведь произношение шотландцев, особенно простых людей, сильно отличается от произношения англичан.

Джон, окончив школу, не мог устроиться на работу два года. Джеймсу повезло больше: он ждал лишь девять месяцев.

Из школы — в очередь за пособием по безработице, это единственный путь, открытый для многих выпускников.

Но вот юноше удалось попасть на службу. Его заработок скорее всего составит около ста фунтов стерлингов в неделю. Почти половина этой суммы будет уходить на квартплату, а еще четверть — на налоги. Чтобы читатель смог представить себе, что значит жить на двадцать фунтов неделю, приведу еще одну цифру: если расстояние от дома до работы восемь километров, то юноша тратит на проезд примерно шесть фунтов в неделю. А стоимость проезда постоянно увеличивается. Впрочем, и всего остального.

Тысячи англичан покидают ежегодно свои жилища из-за стремительно растущей квартплаты. Все новые молодые люди пополняют армию сквоттеров — бездомных, которые самочинно занимают пустующие здания.

Молодежь захватывает и… университеты.

Университеты… Мне приходилось бывать во многих.

В Англии часто ездил в Оксфорд, Кембридж, Сассекс, Брайтон. В ФРГ выступал перед студентами Кельна и Гамбурга. Был в Ханойском университете, зеленом, оживленном, веселом, и в Пномпеньском, безжизненном, опустошенном, изувеченном полпотовцами, в Делийском и Венском, о которых расскажу позже.

Когда приезжал в Канди — средневековую столицу Шри Ланки, то непременно спешил в университетский городок. Это, собственно, не городок, а целое автономное государство: учебные корпуса, магазины, больница, парикмахерская, прачечная, спортивный комплекс. Там у меня было много друзей. Они жаловались: не хватает преподавателей, в вузе учатся в основном горожане. Шутливо сетовали на «засилье» девушек, их куда больше, чем парней. Это редкий.случай для азиатского государства, и он создает трудности: выпускниц не очень-то пошлешь в глухие районы, а именно там особенно нужны врачи, ветеринары, агрономы. Правда, среди преподавателей мужчины пока «держатся».

Рассказывали и об успехах. Однажды я услышал: введены уроки русского языка, желающих изучать его столько, что объявлена предварительная запись и набирают уже на пять лет вперед. В другой раз узнал: на выборах в студенческий совет впервые за тридцатилетнюю историю вуза победили коммунисты…

Еще ближе я познакомился с университетом в Йене, — когда был студентом, проходил там практику.

Йена. Узенькие улочки, старинные башни, остроконечные домики. Вроде нашего Таллина или старой части Риги. Хорошо понимаешь Гёте, утверждавшего: «Здесь я всегда чувствую себя счастливым».

В центре Йены — завод оптических приборов, электронной и измерительной аппаратуры «Карл Цейс». Повсюду от Гринвича до экватора известна продукция завода. Это очки, телескопы, крохотные, размером с записную книжку, микроскопы.

Йена — своего рода показательный город, тесно связавший промышленность с образованием, производство с наукой. Трудно сказать, чем он больше знаменит: заводом «Карл Цейс» или университетом, который основали в 1558 году. Тогда в университете было четыре факультета, но основное внимание уделялось изучению теологии. Его «золотая пора» — конец XVIII — начало XIX века: в нем преподавали Гегель, Фейербах, Геккель, десять с лишним лет курс истории читал Шиллер, получил степень доктора Карл Маркс.

Не без понятной робости заходишь в старинные кабинеты, где трудилось столько великих людей и где до сих пор висят их черные профессорские мантии. Ныне там читают лекции, проводят семинары…

Пять лет продолжалась моя собственная университетская жизнь, я окончил МГУ.

Написал там одну из первых моих корреспонденций — о студентах со знаменитыми фамилиями.

В МГУ было сразу пять Пушкиных, шесть Ломоносовых, семь Мичуриных. Был и свой Менделеев, правда, его будущая специальность оказалась далекой от химии — он изучал язык хауса, о котором во времена его великого однофамильца мало кто и слышал. Нашелся и Исаак Ньютон. Он родился не в Англии, а в Гане, но зато учился именно на физическом факультете. Разница в веках — дело серьезное, и для студента из Ганы закон всемирного тяготения и бином Ньютона были давно пройденным этапом.