Михаил Озеров - От Гринвича до экватора

На торжественной церемонии, посвященной открытию елки, присутствует посол Норвегии: дерево уже какой год подряд присылает муниципалитет Осло в благодарность за помощь Англии норвежцам в последнюю мировую войну. Церемония транслируется по телевидению. В этот день и в последующие хор мальчиков исполняет рождественские гимны.

Но почему тревожно озираются те, кто приходит на Трафальгарскую площадь, почему с подозрением смотрят на каждого, у кого в руках портфель или сверток? Почему вокруг елки так много — нет, не Дедов Морозов — полицейских?

Дело в том, что и тут англичанин задает себе почти гамлетовский вопрос: быть или не быть сегодня взрывам? Их грохот заглушил мелодии рождественских гимнов и треск хлопушек. Взрывы чаще всего устраивают североирландцы, которые считают, что лишь таким способом можно привлечь внимание к Ольстеру.

Кризис там продолжается второе десятилетие. Белфаст — столица Северной Ирландии — похож на средневековый город: центр, обнесенный частоколом и сторожевыми вышками, открывается утром, вечером же доступ туда запрещен. Угрюмые остовы взорванных домов, которые и не думают восстанавливать. Заколоченные витрины. Пустые, словно тюремные, дворы. Обгорелые кирпичные стены, вдоль и поперек исписанные лозунгами: протестанты угрожают католикам, те — протестантам. Повсюду патрули, солдаты с карабинами.

Печальную славу приобрели североирландские «эйч-блоки». Одиночные камеры. Прогулки, газеты, книги запрещены. Как и посещение родственников. Зато предостаточно пыток, оскорблений, унижений.

Такую считалку распевают маленькие дети в Белфасте. Но Лондон не собирается открывать двери казематов.

Поют в Белфасте и другую песню — героическую, с красивой мелодией, ольстерский вариант нашего «Орленка» — о североирландском парне, казненном англичанами.

Сколько сегодняшних кевинов бэрри замучено в эйч-блоках!

Вернувшись из Белфаста в Лондон, не замечаешь особой разницы. Тут тоже раздаются взрывы, воют сирены бронетранспортеров и санитарных автомобилей. К примеру, новогодним «подарком» стала бомба, заложенная около гигантского универмага «Сэлфриджез» на главной торговой магистрали Оксфорд-стрит. По случаю рождества в витринах магазина выставили восковые фигуры героев произведений Диккенса. Каждая витрина — мастерски сделанная сценка из книги. За день до рождества, 24 декабря, возле универмага взорвалась бомба. Она ранила пять человек, искорежила дома. И уничтожила витрины. Чудом сохранилась лишь фигура Оливера Твиста. Целехонький Оливер сидел на мостовой среди обломков елок и осколков разноцветных лампочек.

Перспектива отправиться на тот свет никого не привлекает. Поэтому, получив новогоднюю посылку, англичанин десять раз спросит себя и своих знакомых, не бомба ли там, и лишь потом начнет осторожно открывать ее. Поэтому он стороной обходит автомобили без водителя: они запросто взлетают на воздух. По этой же причине у елки на Трафальгарской площади собирается меньше зрителей, чем когда-то, — где скопление народа, там опаснее.

Правда, людей с копилками в руках стало на площади больше. Надписи на копилках вопрошают: «Не дадите ли что-нибудь для бездомных?», «Вы помните о больных туберкулезом детях?», «Не проявите ли участия к престарелым?» Каждый бросает в копилку сколько может.

На рождество бросал несколько фунтов, пока был жив, и Поль Гетти, нефтяной магнат, считавшийся самым богатым человеком планеты. Каждый год на своей вилле в южном графстве Саррей миллиардер, нарядившись в меховой кафтан — он изображал Санта-Клауса — и напевая рождественскую песенку «Джингл беллз», бесплатно поил чаем и угощал печеньем пятьдесят сирот. На большее число гостей якобы «не мог потянуть». Да и для этих пятидесяти угощения до последней минуты бывало под вопросом: Гетти всякий раз раздумывал, не отказаться ли ему от затеи.

В рождество, о котором я пишу, долго колебался и Карл Арволд, судья одного из районов Лондона: как поступить с миссис Хантер? У женщины не было денег, чтобы купить подарки своим детям, и она украла игрушки. Наконец судья освободил ее. «Пусть мать проведет праздник в кругу семьи», — великодушно объявил сэр Арволд. О гуманности других судей ничего не было слышно, хотя каждый день сообщалось о кражах елочных украшений, которые стали по карману далеко не всякому.

Но владельцам магазинов нужны покупатели. А кто им поможет под Новый год, если не Дед Мороз?

Этот Санта-Клаус стоял на Оксфорд-стрит. Красный меховой тулуп, капюшон, длинная белая борода, мешок на плече. Однако в руках у него отнюдь не дед-морозовский атрибут — плакат «Приходите в магазин «Эванс».

— Тринадцатый год подряд я надеваю в рождество тулуп, — сообщает мне Санта-Клаус.

— Вы по профессии актер?

— Да. Но театр, где я выступал, закрылся, и я остался без работы. Поэтому, если раньше исполнение роли Деда Мороза было для меня дополнительным источником дохода, то сейчас это единственная возможность хоть что-то заработать.

— Почему вы стоите на улице?

— Санта-Клаусы у прилавков магазинов, на представлениях у елки на Трафальгарской площади получают гроши. А ходячие рекламы вроде меня — чуть больше…

Новый год принес разные вопросы: достойные Шекспира по своему драматизму и не стоящие выеденного яйца, настоящие головоломки и до удивления простые. И неожиданные. Ну как не оказаться застигнутым врасплох в следующей ситуации: семья в праздничном настроении приходит в зоопарк, а на воротах висит объявление: «Вы принесли корм для зверей?»

Мама в растерянности роется в сумочке. Папа — в карманах. Но, увы, кроме носовых платков, пудреницы и денег, ничего не находят. Десятилетний сын укоризненно качает головой: что ж вы, родители, не то берете с собой? А четырехлетняя дочка пускается в отчаянный рев.

Папа бежит к администратору и выясняет: еда для животных настолько подорожала, что пришлось резко сократить рацион. Звери голодают, недавно сдох тигр. На помощь властей администрация не надеется, а на любителей животных рассчитывает. Ходят упорные слухи, что посетителя, не захватившего с собой кусок свежего мяса, скоро вообще не будут пускать в зоопарки.