Владимир Арсеньев - Жизнь и приключение в тайге

Все сказанное относится всецело к основному труду В. К. Арсеньева «В дебрях Уссурийского края» (который, напомним еще раз, составился из двух книг: «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала»), относительно же книги о путешествии 1908–1910 гг. («В горах Сихотэ-Алиня») необходимо сделать ряд ограничительных замечаний. М. М. Пришвин приводит слова В. К. Арсеньева о том, как было трудно ему вносить ради художественной цельности произведения какие-либо изменения в фактическую сторону: например, переносить событие на другой день и т. п. [87]На первый взгляд может казаться, что эти слова В. К. Арсеньева следует рассматривать как исходящее от самого автора свидетельство о беллетризации своих произведений. Однако это не совсем так. Во-первых, данное признание относится лишь к позднейшим произведениям В. К. Арсеньева, главным образом к очеркам и этюдам, предназначавшимся им не для научной печати, а для литературных альманахов и журналов, преимущественно для юношества. Во-вторых, даже и в этих случаях речь идет не о каких-либо элементах вымысла или изобретательства, а исключительно лишь о тех или иных частичных изменениях, продиктованных, главным образом, композиционными соображениями, то есть лишь о некоторых элементах беллетризации, не разрушающих фактической основы повествования.

Беллетризирующие моменты имеют место и в книге «В горах Сихотэ-Алиня». Но вместе с тем благодаря наличию перепечатываемых в настоящем издании первичных очерков легко убедиться, как незначительны и малосущественны такого рода случаи. Они касаются лишь отдельных частностей, совершенно не затрагивая самого существа описываемых фактов. Нужно иметь в виду еще и то обстоятельство, что эта книга осталась незавершенной, не доведенной до конца; и трудно сказать, какую форму приняла бы она при окончательной редакции. Но все же должно констатировать, что В. К. Арсеньев пытался применить в ней метод, несколько отличный от того, каким создавал он книги о путешествиях с Дерсу. Характерно, что уже в последующей книге «Сквозь тайгу» не замечается таких элементов беллетризации.

Сопоставление книги «В горах Сихотэ-Алиня» с путевыми очерками, печатавшимися в «Приамурье», дает некоторую возможность установить характер тех изменений, которые вносились В. К. Арсеньевым в его первоначальные записи. Соответственные материалы подобраны в печатаемых ниже примечаниях. Однако не всегда можно с уверенностью сказать, имеем ли мы дело действительно с изменениями или с дополнительными подробностями. Смысл и цель некоторых изменений не всегда представляются понятными. В одном из очерков упоминается о недовольстве орочей, вызванном небрежным отношением экспедиции к костям жертвенного животного. По тексту книги кости тронул Чжан-Бао, по тексту газетных очерков — кто-то из стрелков, участников экспедиции, что представляется более вероятным. Зачем понадобилось такое изменение непонятно: едва ли оно может быть объяснено какими-либо композиционными соображениями или стремлением к большей выразительности. Так как книга «В горах Сихотэ-Алиня» осталась (что уже было отмечено нами) неоконченной, то есть не вполне проверенной и уточненной, возможно, что в данном случае перед нами лишь случайная неточность. Гораздо сложнее для объяснения те расхождения, которые имеются между газетными очерками и книгой в описании голодовки на Хуту. Наиболее значительным из них является рассказ о встрече с принесшим спасение отрядом штабс-капитана Николаева. По редакции газетных очерков, Чжан-Бао покинул экспедиционный отряд, отделившись от него, и ему первому удалось встретить лодки Николаева, по тексту же книги: Чжан-Бао все время оставался в отряде; между тем в «Очерках» подробно рассказывается, как Чжан-Бао заболел и решил покинуть отряд, что и сделал. Он ушел вперед и ему первому удалось встретить группу Николаева, которому он указал точное местопребывание лагеря экспедиции. Точность и правильность газетной редакции подтверждается в полной мере рассказом И. А. Дзюля. Значение и смысл этого изменения — непонятны. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы не дают возможности найти удовлетворительное объяснение данного расхождения двух редакций. Но каковы бы ни были соображения Арсеньева в данном случае, сам по себе этот факт является малосущественным и не затрагивает основного содержания как рассказа о голодовке, так и всей книги в целом. Приведенные примеры позволяют судить и о характере других, остающихся неучтенными и необнаруженными, изменений. Несомненно, и они также касаются лишь каких-то отдельных мелких частностей, а не затрагивают сути излагаемых событий и характеристик.

Чтобы правильнее оценить целостное значение книг Арсеньева и уяснить их сильные и слабые стороны, необходимо рассматривать их не только в связи с современной им научной литературой, но и на фоне настоящего. Почти полвека отделяет нас от экспедиций В. К. Арсеньева и его первых книг и очерков, но когда сопоставляешь ту жизнь, которая описана в его книгах, с той, участниками которой мы являемся теперь, кажется, что промежуток между ними определяется столетиями. Очень выразительно описывает эти перемены один из современных писателей Дальнего Востока и биограф В. К. Арсеньева Н. М. Рогаль: «За всю историю человечества не было отмечено столь быстрого превращения огромной мало обжитой территории в район современной передовой индустрии, транспорта и сельского хозяйства. Строительство на Дальнем Востоке не прекращалось и в годы Великой Отечественной войны. Новый, невиданный еще размах приобрело оно в послевоенные пятилетки…» «На пустынном прежде побережье от Посьета до мыса Поворотного выросли десятки первоклассных предприятий рыбной промышленности, созданы питомники пушных зверей и пятнистых оленей; развернуты крупные заготовки леса»… [88]«Близ рек, где когда-то выслеживал тигров Арсеньев, построены новые механизированные шахты, работают врубовые машины, отбойные молотки, электрифицированные подъемники подают на-гора превосходный сучанский уголь. Ярко светятся огни новой Артемовской государственной электростанции». Приханкайская низменность стала житницей Приморского края. Проложены новые железнодорожные пути, строятся новые порты, создаются крупнейшие индустриальные предприятия: «строятся корабли, производятся станки, транспортные машины, электрооборудование, высококачественный бензин и, наконец, свой дальневосточный металл» [89]. На месте жалких стойбищ выросли просторные колхозные селения, построены школы, больницы, клубы и т. д. Арсеньев всю жизнь мечтал о новой жизни в тайге и пытался представить себе те изменения, которые должны совершенно преобразить лик ее, но какими бледными представляются эти мечтания при сопоставлении с тем, что создано там теперь силой и волей советского народа. Во многом представляются устарелыми и сочинения Арсеньева; немало в них и прямых ошибок, порой весьма крупных и значительных. Частично эти ошибки обусловлены состоянием науки того времени, но главным образом они являются результатом общественного положения Арсеньева — офицера и чиновника — и неизбежно ограниченного его общественного мировоззрения. Особенно неправильными кажутся его рассуждения по вопросам социально-экономического характера, поэтому неправильно он решал и многие вопросы, касающиеся устройства края. Так, например, он с величайшей опаской относился к проекту железной дороги между Амуром и бывш. Императорской Гаванью (ныне Советская Гавань). Проектировавшийся железнодорожный путь, по его мнению, неминуемо ослабил бы обороноспособность края, так как — полагал он — в случае новой войны Гавань была бы неминуемо захвачена японцами, и железнодорожный путь дал бы им ключ к сердцу края [90]. Это опасение, которое кажется сейчас столь наивным, было вызвано его законным неверием в силы правительства, только что проигравшего военную кампанию и несумевшего отстоять Порт-Артур. Впрочем, на долю В. К. Арсеньева выпало огромное счастье: возможность убедиться в своей ошибке; впоследствии он принимал живейшее участие в обсуждении железнодорожных вариантов, прекрасно поняв их значение и роль в новых политических и социальных условиях. Неправильно решал В. К. Арсеньев и вопрос о колонизационных возможностях края, опять-таки исходя всецело из организационных возможностей и способностей царского правительственного аппарата, и совершенно упуская из вида творческую мощь народного характера. Нельзя не преклоняться перед страстной и настойчивой защитой Арсеньевым прав малых народностей, но меры, которые он предлагал, формы помощи, которые он мыслил, кажутся нам сейчас также наивными и бесполезными.