Владимир Арсеньев - Жизнь и приключение в тайге

Туманы с моря не проникают далеко на сушу, если условия для образования их там неблагоприятны. В таких случаях они едва ли проникают более одной-полутора верст с моря.

В то время, как метеорологической станцией на маяке Св. Николая облачность была в течение 18 суток отмечена 10 баллами и знаком тумана, в полутора верстах от берега тумана не было вовсе — это обычное явление, хорошо знакомое местным инородцам и тем русским старожилам, кои живут около самого берега моря.

Естественно, что воздух, насыщенный парами и охлажденный водами Татарского пролива ниже точки росы, конденсирует пар в туман и в таком виде достигает берега, но едва он успеет отойти от береговой линии на одну-две версты, как он начинает нагреваться сам от соприкосновения с нагретой поверхностью земли (преимущественно на местах горелых, сухих или каменистых), и потому пар становится опять невидимым для глаза.

Ночные туманы нисколько не изменяют вышеприведенных положений. Вследствие лучеиспускания земля остывает очень быстро, а вместе с ней охлаждается и воздух, находящийся над ее поверхностью. Над морем воздух сохраняет более высокую температуру. Соприкасаясь с холодными берегами, туманы сгущаются сильнее, и если ветер с моря сильнее и преодолевает бризы, дующие с суши, туманы ползут по самой земле и далеко проникают в горы. В противном случае они подымаются выше и становятся видимыми лишь во вторую половину ночи, перед рассветом (см. статью о бризах).

А вот и Копи. Издали устья реки не видно — оно хорошо маскируется лесом, только прибой волн о песчаные наносы бара указывает место, где пресная вода вливается в море. Со стороны залива, если можно только назвать заливом небольшое углубление береговой линии в суше, берег кажется пустынным, и только, когда лодки войдут в самую реку, можно увидеть шесть орочских балаганов, построенных с той и с другой стороны реки около самой воды. Балаганы крыты корьем и видно, что они сделаны на скорую руку. Вытащенные из воды и опрокинутые вверх дном лодки, жерди и стеллажи для сушки рыбы, весла, остроги и сети — все это указывает на то, что здесь орочи живут только летом, ловят рыбу, сушат ее и вообще делают себе запасы юколы на год.

Осенью же с наступлением холодов они подымаются вверх по реке на лодках: там у них свои зимние жилища, там они занимаются охотой и соболеваньем.

Несколько дальше, с правой стороны реки и (с левой руки, если смотреть вверх по течению) около гор, в одной версте от устья, виднеются, старые, полуразрушенные деревянные домики. Они брошены, теперь там никто не живет. Несколько лет тому назад здесь от какой-то повальной болезни умерло много народу. Вся обстановка внутри этих домиков сохранилась в том виде, в каком она была еще при жизни их обитателей. Есть болезни, которым орочи чрезвычайно подвержены. Особенно сильно свирепствует среди них оспа. От оспы они быстро вымирают. В течение одних или двух суток от целого стойбища не остается ни одного живого человека [180]. Главные распространители заразы — вода, грязь в жилище и грязь на теле самого ороча, и то обстоятельство, что здоровые люди, находясь под одной кровлей с больными, имеют постоянное с ним общение.

Орочи с Тумнина, Хади и Копи ведут более оседлый образ жизни, чем родственные им орочи с рек Имана, Бикина, Хора, Самарги и Ботчи. Они подолгу живут на одних и тех же местах, где родились и выросли и где жили их отцы и деды; самые постройки их прочнее, балаганы обширнее, и ставятся они с большими удобствами, чем у «кяка» (кекари). Многие из них имеют настоящие деревянные домики, хотя сами строить их не умеют, для чего всегда нанимают плотников корейцев или русских. Орочи Императорской Гавани [181]считают орочей, живущих на реке Копи, настоящими орочами. Действительно, даже глаз самого опытного исследователя не нашел бы разницы между теми и другими. Однако орочи с Тумнина и с реки Уй говорят, что язык копинских орочей хотя и такой же, как и у них, но все же он немного отличается от языка чистых орочей. Это отличие так ничтожно, что от слуха европейца оно совершенно ускользает, и разницу в произношении того или другого слова подметить может только сам ороч. Поэтому орочей с реки Копи они считают «другими» орочами и называют их «Орочи-ко-пинка».

На Копи орочи ждали рыбы и не торопились уходить в горы. Погода нам не благоприятствовала, море снова разбушевалось; грузовые лодки не могли итти при таком волнении, потому мы снова были вынуждены ждать, когда непогода утихнет и море успокоится. Можно было воспользоваться случаем и поэкскурсировать по окрестностям.

Весь морской берег состоит из песка. Море наметало широкий пологий вал и отделило этим валом обширную заводь [182]Копи от залива, оставив только узкий проход для выхода пресной воды в море. Песок мелкий, сыпучий, приходящий в движение от ветра. Там, куда вода не достигает даже и во время самых больших волнений, пески находятся в состоянии покоя, они заросли крупной жесткой осокой и низкорослыми кустами шиповника. Дальше весь береговой вал покрыт корявым низкоствольным лиственичным лесом. На берегу врыты в песок два столба с японскими письменами. Это могилы японских рыбаков, умерших на чужбине. Орочи рассказывают, что покойники были закопаны в сидячем положении, лицом к востоку в сторону далекой родины. Тощий вид деревьев, шум ветра по вершинам хвои, листопад, полузасохшая, пожелтевшая трава и пасмурное небо, брошенные орочские жилища и японские могилы — все это создает очень печальную картину. От созерцания этой картины смерти и разрушения невольно хочешь скорее отделаться, стараешься перенести свои мысли, слух и зрение на что-нибудь другое, что говорило бы о жизни, о красоте природы [183]. На отмели валялось много буреломного леса, вынесенного рекой во время половодья в море и выброшенного морем опять на берег. Частью этот валежник занесло уже песком, кое-где засыпало мелкой галькой и завалило морской травой. Среди этого хлама сухого дерева белели кости кита: огромные ребра величиной более сажени, шейные позвонки весом около пуда и т. д. Один из стрелков поднял такую кость и с любопытством начал ее рассматривать. Сопровождавшие нас орочи с испугом и тревогой на лице начали просить его, чтобы он положил кость на место. Не понимая в чем дело, солдат бросил кость в сторону. Орочи бережно взяли ее в руки и осторожно положили на прежнее место, старательно придав ей то именно положение, в котором она находилась ранее. На вопрос по этому поводу, они серьезно отвечали, что костями мертвого кита нельзя играть, нельзя их даже трогать, потому что море рассердится, подымет сильный ветер и большое волнение, море будет бушевать несколько суток и непременно, если не теперь, то потом накажет виновного.