Владимир Арсеньев - Жизнь и приключение в тайге

Н. Е. Кабанов так характеризует эту сторону исследований В. К. Арсеньева: Арсеньев «сообщил массу оригинальных сведений и в области изучения фауны и в области ее практического приложения — охотоведения; данная же им характеристика животного мира уссурийской тайги не потеряла своего значения и в наши дни». «Дальнейшее изучение фауны и ее отдельных объектов на Дальнем Востоке, — продолжает автор, — пошло по пути специальных углубленных исследований, что как известно, дало и дает массу ценных теоретических и практических выводов. Однако краеведческое популярное освещение фауны Приморья, нужное для широких масс населения, вслед за Пржевальским оставлено нам только В. К. Арсеньевым». (Назв. соч., стр. 58). Краткий очерк фауны Приморья см. у Лисеровского.

{1} Название «Татарский пролив» — см. примечание к главе XXVI.

В. К. Арсеньев часто противопоставляет животных и птиц (то есть применяет неточные термины); следовало в данном случае сказать вместо «животные» — «звери» или «млекопитающие».

Кедрянкой В. К. Арсеньев называет здесь кедровку.

Наблюдения о количестве пресмыкающихся и земноводных, сообщаемые В. К. Арсеньевым для Анюя, не следует распространять на все Приморье. По исследованиям А. А. Емельянова, количество видов пресмыкающихся и земноводных в Приморье более значительно, в частности им отмечено 14 видов змей (Емельянов А. А. Пресмыкающиеся и земноводные Приморья. Сб. «Приморье», 1923, стр. 128–140). По Ливеровскому на Дальнем Востоке встречается 15 видов змей (стр. 233).

*В настоящее время, находясь в теплом шатре и имея вдоволь продовольствия и все необходимое под рукой, я пишу свои письма из «Путевого дневника» покойно, вспоминая все прошлое шаг за шагом, день за днем.

Напечатано: «Приамурье», № 748, от 31 января 1909 г. Очерк был сопровожден следующим редакционным примечанием: «Свои письма г. Арсеньев присылает нам непосредственно из тайги, с так называемой «оказией», почему и их получение нами происходит с большими перерывами». При печатании данного очерка в газете была допущена серьезная опечатка при обозначении даты: «30 августа» вместо «30 июля».

{1} Это первая корреспонденция В. К. Арсеньева о голодовке на Хуту; этому же посвящены и следующие его письма (X–XII); в СА данным главам соответствуют стр. 62–69; важным дополнением к ним является описание этого эпизода, включенное в «Сведения». Приводим этот текст полностью: «7 августа лодка была готова, а 8-го на рассвете оставили бивак и поплыли вниз по реке Буту. Первый день плавание было сравнительно благополучно, но на второй день лодку разбило. Вместе с лодкой погибли и оружие, и инструменты, н все имущество, Предвидеть это крушение никак нельзя. С этого времени начинается ужасная голодовка, которая длилась 21 сутки. Пробираясь через горы, тайгой через заросли, люди ели все, что попадалось под руки: зеленые ягоды, листья Petasites белокопытника; ели не то мох, не то грибы из семейства Calvaria, от которых тошнило. По дороге собака нашла гнилую рыбу, она издавала запах, люди бросились отнимать у нее эту добычу. Наконец, маленький отряд дотащился до слияния двух рек: Хуту и Буту. Здесь нижние чины окончательно обессилели и свалились с ног. Надо было видеть, какой они имели истощенный вид. Все были сумасшедшие, все были душевнобольные; все ссорились между собой из-за всякого пустяка, придирались друг к другу из-за всякой мелочи, все стали суеверны, начали верить всякому сну, каждой примете [289]. Слабые духом стали говорить о самоубийстве. С г. Арсеньевым была любимая его собака. Собака эта в течение восьми лет была с ним во всех его предыдущих путешествиях. По его приказанию собака была убита; мясо ее давалось ежедневно по маленькому кусочку, и это было общим спасением» (Зап. Приам, отд. Р Г О», т. VIII, вып. 2, Хабаровск, 1912, стр. 24). И далее он рассказывает о положении людей отряда, когда их нашел штабс-капитан Николаев: «На людей было страшно смотреть. Это были настоящие скелеты, только обтянутые тонкой кожей. Некоторые были еще в силах подняться, остальные же лежали на земле без движения» (там же, стр. 25.)

Напечатано: «Приамурье», № 751, от 5 февраля 1909 г.

{1} См. примечание к главе IX.

В этом очерке впервые появляется упоминание о китайце Дзен-Пау, между тем он упомянут так, как будто читатель уже знаком с ним. Очевидно, первое упоминание о нем было в том очерке, который не дошел до редакции и оказался утраченным.

В СА Дзен-Пау именуется везде Чжан-Бао. Дзюль именует его Чан-Гинчин, разъясняя, что имя Дзен-Пау обозначает «охотничий старшина». Его историю В. К. Арсеньев подробно рассказывает в книге «Китайцы в Уссурийском крае» (Хабаровск, 1914, стр. 157–161) и в книге «По Уссурийскому краю» (шеститомник, т. I, стр. 306–308). Чжан-Бао был начальником дружины, организованной в 1880 г. для борьбы с разбойниками-хунхузами, в то время совершенно терроризировавшими местное население. Дружина действовала с 1880 по 1908 г., в 1899 г. ее пожизненным начальником был избран Чан-Гин-Чив, принявший имя Дзен-Пау (Чжан-Бао).

Чжан- Бао встретился с Арсеньевым впервые в 1906 г., во время первой экспедиции последнего, и затем сопровождал его в экспедициях 1907 и 1908–1909 гг. Встреча с ним была очень счастлива для экспедиции, так как, во-первых, он со своими дружинами охранял экспедиционный отряд от набегоз хунхузов; во-вторых, он великолепно знал географию местности и неоднократно являлся проводником, в-третьих, его авторитет среди местного населения (китайцев, орочей и удэхейцев) очень способствовал выполнению задач экспедиции. В книге «Дерсу Узала» В. К. Арсеньев дал краткую, но очень выразительную характеристику: «Чжан-бао был мужчина высокого роста, лет 45. Одет он был в обыкновенную китайскую, синюю одежду… На подвижном лице его лежала печать перенесенных лишений. Он носил черные усы, по китайскому обычаю опущенные книзу, в которых уже кое-где пробивалась седина. В черных глазах этого человека сквозил ум, на губах постоянно играла улыбка, и в то же время лицо его никогда не теряло серьезности. Прежде чем что-нибудь сказать, он всегда обдумывал свой ответ и говорил тихо, не торопясь». «Мне не приходилось встречать человека, — пишет далее В. К. Арсеньев, — в котором так совмещались бы серьезность, добродушие, энергия, рассудительность, настойчивость и таланты дипломата. В личности Чжан-Бао, в его жестах, во всей его фигуре и манере держать себя было что-то интеллигентнее. Его ум, самолюбие и умение подчинить себе толпу говорили за то, что это не был простой китаец» (т. I, стр. 307). В. К. Арсеньев полагал, что Чжан-Бао был политическим эмигрантом.

Совершенно исключителен был и его авторитет в крае: «Китайцы и тазы обращались к нему за советами, и если где-нибудь надо было примирить двух непримиримых врагов, китайцы обращались к Чжан-Бао. Он часто заступался за обиженных, и на этой почве у него было много тайных врагов» (та м же); в конце концов он пал жертвой их мести: убит в 1913 г.