Михаил Каминский - В небе Чукотки. Записки полярного летчика

— Смотреть не всегда означает — видеть! А я прежде всего вижу революцию, какую совершат здесь ваши самолеты. А для революционного дела и рискнуть не беда. Кстати, известно ли вам, что здешние люди не знают, что такое колесо?

Своим вопросом Янсон предлагал тему для серьезного разговора о транспортных проблемах края. Но во мне подсознательно проявился самонадеянный эгоизм молодых, полагающих, что самое важное в истории начинается с них. Во всяком случае, я не оказал уважения собеседнику и перебил его:

— Как новичок, я еще мало знаю о здешней жизни, но и я могу сообщить вам нечто интересное.

— Любопытно!

Уже по началу разговора можно было сообразить, что я взял неверный тон и в глазах человека быстрых суждений выгляжу несерьезно. В его «любопытно» звучала уже ирония. Но меня понесло, и остановиться я не мог.

— Наш полет знаменует окончание эры аварийных экспедиций на Чукотке. Вы и Щетинин войдете в историю ее авиации как первые платные пассажиры. Хочу поздравить вас как обладателей первых билетов. Рекомендую их сохранить на память.

Для трезвого ума Янсона, видимо, эта тирада прозвучала не к месту высокопарно. Он посмотрел на меня «скучными» глазами, осмотрел с ног до головы и ответил насмешливо:

— Благодарю! А вы что же, не в этом ли одеянии намерены покорять Арктику?

Уже чувствуя себя дураком, я тем не менее ответил запальчиво, даже с вызовом:

— В комнатной температуре моего лимузина ваше одеяние — отрыжка психологии путешественника на собачьей упряжке. Что касается меня, то мне всего тридцать лет, а моему механику и вовсе двадцать три.

Теперь вспоминать эту сцену мне было мучительно стыдно.

Бывают лица, как бы созданные природой из материала особой прочности. Кажется, они совсем не меняются от времени и не дают представления о возрасте. Может, тридцать, а может, и за пятьдесят. Не крупное, во всех деталях пропорциональное: открытый лоб, прямой нос, четко очерченные губы, крепкий подбородок, Глаза светлые, смотрят неулыбчиво. Под их взглядом ежишься: кажется, они проникают в тебя глубже, чем хочется. Глядя на такое лицо, чувствуешь, что его обладатель всегда знает, чего хочет, ему чужда сентиментальность и нерешительность. Он может быть и жестоким. Таким было лицо Янсона.

«ЛОПУХИ.

Как быстро, что называется, с первого взгляда Янсоп определил, что мне недостает уважения к Арктике, cepьезного к ней отношения. Ведь она осталась такой же какой была и двести лет назад, в эпоху Семена Дежнева и Витуса Беринга. А мы хотели взять ее кавалерийским наскоком.

Строго говоря, что такое сегодня мой самолет перед грозной значительностью сил природы? Усовершенствованная дубинка дикаря — не больше. Он сбивая ею плоды, растущие на деревьях, брал готовое. Я могу летать только в хорошую погоду, если природа соблаговолит ее приготовить. А чуть прижало — кричи «караул!». Ведь и до тебя здесь побывало немало мечтателей. Они не улучшили этого зверского климата, не построили дорог с гостиницами для путников. Даже не нарисовали карт, по которым нельзя заблудиться.

Скажешь, было другое время? А что может сегодняшнее? И сейчас ты должен приспосабливаться к природе, как это делают более умные. Вот спят в своих мехах Щетинин и Янсон. Они приспособились, они учли вековой опыт местных жителей. И тебе, прежде всего, надо научиться здесь жить. И без паники! Надо доказать этому Янсону, что в тридцать лет достаточно сил для борьбы… А в общем, день прошел не зря — урок получен памятный!

Примерно такие мысли владели мною в тот час. Мороз без труда проникал под мою одежду. Охлажденные тела сокращаются! Сию истину пришлось познавать на собственной шкуре. Казалось, дальше мое тело сокращаться не может. Бегая, я протоптал кругом костра дорожку, когда сидел, непрерывно шевелил плечами, ежился, засовывал руки в рукава до кончиков пальцев и мечтал о минуте, когда разбужу Митю и заберусь в нагретый им спальный мешок. К моему удивлению, Митя не лежал спокойно, а ворочался, стремясь подкатиться к костру. Я отодвигал от него уголь и горящие ветки, чтобы под ним оказалась горячая зола. Но, не дождавшись побудки, клацая зубами, Митя выскочил из мешка как ошпаренный. Его голос дрожал и прерывался.

— Черт знает что! В нем не то, что согреться, а и вовсе сосулькой станешь! Давай, Миша, сделаем ковер побольше, заодно и погреемся в работе.

Мы двинулись в заснеженную чащу, но без топора изготовлять топливо совсем не просто. Промороженное дерево тверже кости. Рукам поддавались только прутья, по они быстро сгорали. Вскоре хворост на опушке оказался выломанным, и за ним надо было забираться все дальше в чащу леса. А чем дальше, тем глубже снег. Не чувствуя рук и ног, обсыпанные инеем, удрученные, мы возвращались к костру.

Но вот настала долгожданная минута. Залез в мешок и я. Однако через несколько минут, и так и этак пытаясь согреться, я почувствовал себя в положении карася на раскаленной сковородке. Только не огонь, а жгучий холод вынудил и меня покинуть это адское убежище. Просто удивительно, что Митя выдержал почти час.

— Ну! Убедился? — с угрюмой иронией спросил Митя. — Вот смотрю я на Денисыча и завидую его храпу. Какие же мы лопухи — в чем полетели… — Надо же быть такими идиотами — полететь без топора! Срамота! Банки со сгущенкой открывали отверткой и плоскогубцами. Даже ножа не оказалось!

Митя смешно, как–то по–детски морщил нос, углы его рта опускались. По своему обыкновению он «рубил» руками, и замерзшая куртка топорщилась на его плечах. Темные круги под глазами, такие неестественные на его юном лице, делали Митю старше. Страшно хотелось спать, усталость валила с ног, но холод не позволял сидеть неподвижно даже у огня. Митя вскочил первым и, с силой хлопая себя крест–накрест, побежал вокруг костра, высоко вскидывая коленки. Я за ним. Потом мы стали толкаться плечами, разгоняя стынущую кровь. Немного согревшись, снова сели, вытянув руки над костром.

— Миша! А в Москве сейчас еще день не кончился. Люди собираются по домам, к теплу, идут в театры. Что–то наши женушки поделывают?

— Моя сейчас, наверное, бежит из института, ее ждет Сережка. Славный малый, я тебе скажу. Ему еще трех нет, а он уже отверткой и плоскогубцами орудует.

— Да, твоей Татьяне сейчас трудно. Когда она кончает?

— Да, наверное, принялась за диплом. Она у меня нефтяник. Как–то я ей говорю: «Как же мы с тобой друг за другом угонимся? Нефть на Кавказе, а я в Арктике?» — «А я, — говорит, — из переработчиков переключусь в экономисты. Горючее и самолеты всегда рядом!»

— Это она правильно придумала. А моя мечта стать филологом.

Задумались каждый о своем. Неожиданно Митя переменил тему:

— Вот так–то, друже! О приключениях в Арктике хорошо читать в теплой комнате, а не испытывать и на себе. Нас бросили сюда, как щенков в воду, выплывешь — твое счастье, будешь жить!.. Хотя бы лекции прочитали, что здесь недостаточно только летать, но еще и жить надо умеючи. Что нельзя летать без топора и палатки. Нам повезло, еще что лес рядом. Сели бы в тундре…