Михаил Каминский - В небе Чукотки. Записки полярного летчика

Щетинин положил локти на стол, руки со скрещенными пальцами подвел под подбородок и, слушая Дылева с самым серьезным видом, с дружелюбным любопытством изучал этого самобытного человека.

— Вить теперь как пошло дело? Едут и едут люди на Север, как будто им тут леса растут — руби да ставь дома! А лесов здесь нету. И пароходов не хватит привезти на всех бревенчатые дома. А хванера, она што? Лежит себе в трюмах пачечками, много места не занимает, да всякие там столбики–реечки рядом приткнулись. А приехали на место, тут тебе столяр Дылев только и нужен. А помогать ему могут самые что ни на есть чернорабочие. Глядь–поглядь, через три недельки и готово жилье. А бревенчатый дом? Его только перетаскать по бревнышку, и то артель нужна, а поставить — цельная бригада…

Дылев, как видно, мог на эту тему разговаривать до вечера. Воспользовавшись паузой, я перехватил инициативу.

— Трофим Сергеевич! Это очень интересно. Если разрешите, я приду посмотреть на ваш дом, как вы фанерой тепло удерживаете.

— Да с дорогой душой! Приходи, будь ласков. Все как есть объясню, вполне доволен будешь. Ты не смотри, что у Дылева два класса, он самоуком при Советской–то власти до бригадира дошел. Посмотришь мой домок по системе инженера товарища Романова, познакомлю с умнющим человеком, начальником всей мерзлотной станции Швецовым.

— Да ты его должен знать, Миша. Ты был на вечере? Он Маяковского стихи читал, — сказал Щетинин.

— Спасибо, Трофим Сергеевич, Непременно приду. А вы его давно знаете?

— Петра Хвилимоныча–то? Да как же, с самой что ни на есть столицы с ними еду. Они заинтересовались этой конструкцией, а инженер товарищ Романов меня им и представили как столяра первой руки. Так я и поехал в энтот Анадырь.

— Я вижу, вы его уважаете, Трофим Сергеевич?

— А как же! Мастер мастера завсегда уважает. Такой человек, как Петр Хвилимоныч, могли бы устроиться поближе к московским удобствам, а они вон куда! На край света! Уважаю я их за это, тут слов нет!

Вмешался Щетинин.

— Трофим Сергеевич! Ты извини, сейчас мне надо на собрание плавбазы идти, а товарищ Каминский, видно, по делу. Ты с ним еще встретишься.

— Понимаю, товарищ начальник, Дылеву много слов не надо. Ему покажи чертеж — он разберется, к чему что прислонить.

Он степенно поднялся, застегнул ватник на все пуговицы, надел на лысеющую голову старую буденовку и, пожав руку сперва Щетинину, потом мне, направился к двери.

Когда дверь за Дылевым закрылась, Щетинин, усмехаясь, спросил:

— Ну как?

— Интереснейший человек. И выкладки его интересны. Вероятно, дело и правда стоящее.

— Ты сходи на мерзлотную и убедишься сам. Посмотрим, как швецовцы перезимуют, тогда будем давать оценку.

— А я ведь затем и шел к вам, чтобы расспросить о Швецове. Судя по Дылеву, около него все интересные.

— Ты прав. Его техники Карташов и Зайцев — такие. Что касается самого Швецова, о нем нельзя говорить отдельно от его дела. Ты слышал что–нибудь, что это наука о вечной мерзлоте? Нет? Я тоже. А теперь знаю. Петя Швецов по этому делу академию кончил. Он и нас скоро сделает академиками. Это человек не только сам убежденный, но и умеющий убеждать. Воспользуйся «протекцией» Дылева — он тебя «представит» Швецову. А сейчас извини, мне действительно пора.

Но так случилось, что встреча со Швецовым состоялась только через месяц, уже после нашего возвращения с вынужденной посадки, перед самой пургой, которая надолго осталась в памяти.

После многих ясных дней стало пасмурно и потеплело. Против 35–градусных морозов 20 градусов без ветра казались оттепелью. К этому времени мы с Митей завершили большую работу по снаряжению самолета, и у меня стало спадать напряжение от всего пережитого. Пухов держался отчужденно, пользовался каждым случаем показать свое недоброе отношение, и от этого на авиабазе было неуютно. Возникла потребность снять «остаточные деформации», и я пошел на мерзлотную станцию.

Поселок комбината жался к галечной косе, намытой штормами из бухты Мелкой. Он был замкнут в котловине, с трех сторон окружен горными грядами. Сейчас на этих сопках лежала плотная облачность, словно крыша. Было тихо и совсем как на материке, сверху неслышно планировали нечастые снежинки, постепенно освежая пейзаж добрым белым цветом.

Я шел не спеша, ощущая еще не прошедшую душевную усталость от прожитого месяца, и думал: «Почему так получается, что люди одной цели, даже коммунисты вроде меня и Пухова, не могут жить без неприязни? У нас одна задача — навести мосты между островками человеческой жизни, узнать эту страну, помочь людям жить в ней интереснее, интенсивнее, менее замкнуто. А мы ссоримся и даже враждуем. В характере Пухова многое мне не по душе. Но, вероятно, есть и во мне что–то такое, что ему не по нраву. Что мне надо изменить в себе?»

Я подошел к квадратному, с плоской крышей домику мерзлотной станции. Увидел человека в ватнике, ватных брюках и русских сапогах. Он не торопясь и с видимым удовольствием раскалывал доски от ящиков на растопку.

— Как мне повидаться с товарищем Швецовым? Человек распрямился, тыльной стороной руки вытер лоб, остро взглянул на меня, чуть помедлил, вроде б оценивая, и, протягивая руку, сказал: j

— Я и есть Швецов! Назвав себя, я попросил разрешения познакомиться с конструкцией домика.

— Жаль, что сейчас нет нашего инженера–строителя товарища Дылева. Если вас удовлетворят дилетантские объяснения, то могу его заменить.

Объясняя конструкцию дома системы Романова, Швецов не упустил случая отметить, что по его предложению дом установлен с наименьшим нарушением режима вечной мерзлоты под ним. Чтобы тепло от дома не передавалось грунту. Швецов прочел мне целую лекцию на тему: что такое мерзлота и как с ней дружить. Он так и выразился: не бороться, а дружить.

Я был приглашен в дом. На столе появился закопченный чайник, из чемодана были извлечены остатки домашнего печенья, и хозяин стал меня потчевать с редким радушием. Инициатива беседы оказалась целиком в его руках, а я лишь изредка подбрасывал в костер его красноречия вопросы,

Во время нашего разговора в комнату вошел высокий, красивый парень, одетый, как и Швецов, в ватный костюм. Он слегка заикался.

— Знакомьтесь! Мой коллега и друг Сергей Николаевич Карташов!

Коллега оказался техником по образованию и производителем работ по плану станции. Он принес изготовленные им схемы залегания пород мерзлых грунтов под местным консервным заводом. Рассматривая и обсуждая эти схемы, Швецов пояснил, что руководство комбината в панике. В результате оттаивания грунта и вытаивания ледяных жил фундаменты консервного завода местами провалились, и все сооружение вот–вот может разрушиться, погубив оборудование, а главное— людей. Мерзлотники и обсуждали, какие принять меры, чтобы избежать катастрофы. Когда Карташов ушел, Швецов, переходя на «ты», сказал: