Михаил Каминский - В небе Чукотки. Записки полярного летчика

Весь февраль и половину марта мы летали всякий погожий день по шесть–семь часов. Порой возвращались «с нервозом» на остатках бензина. Конкина не смущали ни ветер, ни капризы погоды. Он делал в<. чтобы найти экипаж Волобуева. И во всех полетах был со мной. Я понял, что он присматривается, изучает меня. Дав на земле задание, он почти не вмешивал в мою работу в воздухе. Однажды над крутыми горами мотор стал давать перебои. Увлекшись наблюдением землей, я пропустил время переключения баков. Это были неприятные мгновения. Когда мотор «забрал», я оглянулся на Конкина. Он поднял большой палец, показывая одобрение. После посадки сказал:

— Летать умеешь и гор не боишься. Молодец! Теперь мы можем и поговорить. А разговор короткий: что было, забыть — и наплевать! Я тебя Пухову не от дам. Работай смело и не оглядывайся назад! Понял?

Я был растроган и добрыми словами, и лаконичностью сказанного. Видимо, ему рассказал обо мне Щетинин.

— Спасибо, Евгений Михайлович!

У меня защипало глаза, и я поспешил отойти,

Самолет Н–43 мы не нашли. Через несколько месяцев, исследуя место аварии, я узнавал уже виденные мною окрестности. Хотя мы летали поблизости, складки местности скрадывали разбитый на склоне возвышенности самолет.

Но для моего «полярного воспитания» эти полеты были бесценны. Я изучил значительную часть Чукотки так, как не смог бы и за десять лет маршрутных полетов. Однако главное заключалось в другом.

Конкин полностью искоренил страх перед ответственностью за смелые решения. В течение многих лет . я неоднократно убеждался потом, что смелые решения были самыми правильными. Конкину органически было чуждо догматическое отношение к существовавшим тогда наставлениям по полетам. От летчика он требовал смелости и инициативы. Он говорил;

— Не бойся ошибок в работе. Судят не за ошибки, а за бездеятельность из боязни ошибок!

Все было иначе у Пухова. Вспомнилась «подготовка к полету», которую он проводил со мной перед нашим Вылетом в «Снежное». Он заставил меня повторить на память истинные и магнитные курсы всех изломов маршрута. Потом долго наставлял, на каком интервале и дистанции я должен был держаться от его самолета, как перестраиваться при заходе на посадку. Он сидел ia столом и смотрел в карту, а я стоял перед ним, как ученик перед учителем. Причем угадывалось явное желание учителя «срезать» ученика. Я бубнил ему целые параграфы из наставления:

«Вырулив на старт, осмотреть взлетную полосу и и случае отсутствия препятствий поднять руку и попросить разрешения на взлет. После отмашки стартера белым флажком в направлении взлета еще раз убедиться, что на взлетной полосе не появилось препятствий. Потом плавным движением сектора дать «газ». По мере набора скорости поднять хвост так, чтобы линия горизонта проектировалась на верхнем обрезе капота мотора…» И так до полного одурения.

Ничего похожего не было в характере Конкина. Он раскладывал карту и чертил по линейке прямую линию на двести километров, потом зигзагами — галсы и обратный маршрут параллельно первому.

— Вот так полетим. Сними с карты курсы и выпиши на бумажку. Положи в планшет. Если понадобится, поглядишь в бумажку. Рассчитай длину маршрутов так, чтобы при возвращении на базу был часовой запас бензина.

И все!

В различных вариантах Конкин повторял одну мысль:

— Здесь для нас ничего не приготовлено. Все, что будет нужно, будет после нас. Мы разведчики. Разведчики не должны бояться ни гор, ни тундры, ни неизвестных маршрутов. Здесь все нам неизвестно, потому самое главное на самолете не мотор, не компас, а голова его командира.

Бортрадист нашей группы Миша Малов, отличный парень, вел «бухгалтерию» поисков. На обзорной карте он накладывал цветные линии пройденных маршрутов. Когда весь район около Анадыря оказался заштрихованным, мы перелетели в залив Креста и проделали такую же серию полетов оттуда.

К концу поисков в районе Анадыря Конкин вызвал Пухова. Тот прилетел из бухты Провидения 8 марта. Конкин приказал ему немедленно возвратить мне мой Н–68 вместе с Митей. В тот же день в присутствии Щетинина было проведено собрание партийно–комсомольской группы, на котором Пухов сделал доклад. Ссылаясь на объективные причины и недостаточную помощь ему, командиру, со стороны коммунистов Мажлиса и Каминского, Пухов старался умалить свою вину По предложению Конкина Пухову и мне был объявлен выговор «за несработанность». Я этого никак не ожидал и страшно обиделся на Конкина. Между нами про изошел такой разговор:

— А ты что же, считаешь себя правым?

— В том, что говорил Пухов, правда и не ночевали

— Это я и без тебя знаю. А вот ты не понял своей вины перед партией.

— Перед партией моей вины нет!

— Ты так думаешь?

— Уверен!

— Ну хорошо! Тогда скажи, Волобуев предлагав тебе в Москве командовать этим отрядом?

— Ну предлагал.

— А ты поручился за Пухова? Чего молчишь — поручился?

— Ручался.

— Ну так вот и отвечай за это. Ты думал, что за спиной Пухова будешь, как у Христа за пазухой. Легкой жизни хотелось? Так ведь?

— Он действительно казался хорошим парнем и крепким командиром.

— А он оказался ни тем и ни другим, притом таким, скользким, что не ухватишься. Товарищ Ленин учил нас? бдительности, учил отвечать за свои рекомендации. Считай, что ты дешево отделался!

— Выходит, я должен один ответить за Пухова, которого знал две недели? А вы и Георгий Николаевич умываете руки?

— На Волобуева не греши, он расплатился жизнью. Мне всыплют и без тебя, не беспокойся! А я учу тебя верить делам, а не словам. Теперь красноречивых стало много. За красивыми словами иной раз не разберешься, чего стоит человек в деле.

— Ну а Мажелис? Он же парторг и старый коммунист…

— Ты за Мажелиса не прячься! Он честный коммунист, но человек не очень–то подкованный. Кроме того, он механик старого закала. А ты кадровый командир, человек развитый во всех отношениях. Как же ты позволил Пухову смять себя и зажать в кулак всех остальных? Скажи спасибо, что отделался выговором.

Тогда я не согласился с Конкиным. Много позже понял, что по большому партийному счету Конкин был нрав. Если коммунисты позволили сесть себе на шею карьеристу, то именно с них надо спрашивать по всей трогости. Ибо они делают дело партии и отвечают за него. Строгий спрос отучает от беспечности, легковерия и безответственности.

ОШИБКА ВОЛОБУЕВА

Анадырский хребет является становым хребтом Чукотки. В широтном направлении он простирается вдоль нее почти на тысячу километров. Испокон веков хребет представлял собою неодолимую преграду для сообщения между жителями северного и южного побережий Чукотского полуострова. Как уже говорилось, на картах наиболее достоверно была изображена лишь береговая черта. Еще в 1932 году Сергей Обручев гадал, что представляет собою пик Матачингай, видимый из залива Креста.