Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

― Напомните мне в России об этом славном малом, ― говорит он своему окружению, ― собственный труд дает ему сидр, вино и сверх всего ― деньги. Я попытаюсь заинтересовать наших попов этим примером; а, научив их возделывать землю, я вытащу их, может быть, из нищеты и праздности.

Но сообщение, не менее жуткое, чем то, что вернуло из первого, настигает его во втором путешествии. Первый раз это были стрельцы и царевна Софья, которые устроили заговор против него; во второй раз это ― его сын царевич Алексей и первая жена царя Евдокия Федоровна Лопухина.

Мы сказали о разрыве царя с первой женой и заточении этой царицы, не назвав причин, приведших к расторжению брака и этой неволе. Восполним упущение.

Царица была красивой и своей судьбой обязана этой красоте. Красоте фатальной, красоте смертельной!

В России было принято собирать в большом зале московского Кремля самых красивых девушек империи, когда царь достигал возраста мужания; самые знатные вельможи России имели честь привлечь свои семьи к участию в матримониальном конкурсе. Такая же, как и для предшественников, церемония была организована для Петра. Он пошел по рядам дев-московиток и остановился перед чудом красоты. Это была Евдокия Федоровна Лопухина.

От брака с ней у него было два сына; одного ― умер в младенчестве ― звали Александр, второго ― Алексей. Второй-то и взбунтовался против него.

Взаимопонимание между супругами было недолгим. Царица показала себя интриганкой, повелительницей и завистницей. Царь же был подозрительным, непостоянным и, по нраву, любвеобильным. Он встретил девушку из немецкой семьи по имени Анна Моенс [Moéns], родившуюся в Москве; видеть, любить, желать ее стало для царя всем. Если бы эта женщина любила царя или была честолюбива, то она, а не Екатерина сделалась бы императрицей. Во всем уступая царю, она уступала хладнокровно; она испытывала к нему странную неприязнь и не пыталась ее скрывать. Но от этого императрица была уязвлена не меньше первой неверностью, на которую царь пошел открыто, и как-то ночью отказала ему в своем ложе. Петр консультировался у лучших теологов империи, чтобы узнать у них, нет ли какой-нибудь зацепки, чтобы признать брак недействительным. Те ответили, что нет.

― Тем хуже для нее! ― сказал царь.

И он отправил ее в монастырь, где ее силой постригли в монахини.

Мы видели его амурные дела с Екатериной и ее восшествие к престолу. В это время царица Евдокия была не настолько омонашена, чтобы она не могла внушить желание ее видеть, не так строго заключена в монастырь, чтобы к ней не могли проникнуть. Один провинциальный дворянин из Ростова, Глебов, увидел ее, влюбился и с помощью своего брата, который, будучи архиепископом, приходил в монастырь, пробрался к ней, отвергнутой царем Петром. Любовная интрига вскоре перерастает в интригу политическую. Речь пошла о смещении, убийстве Петра и о том, чтобы вместо него на трон посадить царевича Алексея.

Заговор был раскрыт. Царицу, сеченную розгами, заключили в Шлиссельбургскую крепость. Глебов был посажен на кол посреди эшафота, четыре угла которого предназначались для архиепископа, помогавшего в сердечных делах Евдокии, Абрахама Лопухина ― его брата и других бояр, колесованных и обезглавленных!

― Когда огонь встречает солому, ― сказал царь, ― он ее пожирает; но когда он встречает железо, угасает.

Затем, вечером, узнав, что Глебов после двенадцати часов этой жуткой казни еще не умер, он садится на дрожки и велит везти прямо к эшафоту. Подъехав, слезает с дрожек, делает несколько шагов к казненному, у которого мука не смогла вырвать ни слова признания, и увещевает в момент, когда ему представать перед богом, сказать правду.

― Подойди, ― говорит ему Глебов, ― и я все скажу, но тебе одному.

Петр подходит поближе, и Глебов плюет ему в лицо.

― Безумец! ― говорит он. ― Ты думаешь, что, не сказав ничего, когда ты обещал мне жизнь в обмен на мои признания, я буду настолько глуп, чтобы разговориться теперь, когда, несмотря на твое всемогущество, ты больше не можешь спасти мою жизнь?

И царь отступает, побежденный и взбешенный до предела.

Остается его сын Алексей, вечный заговорщик и сообщник своей матери; его сын, кого уже давно он не рассматривает как своего наследника, раз с берегов Прута, решив, не даться врагам, он написал в сенат: «После меня, отдайте трон самому достойному».

Он отдает сына под трибунал, который 6 июля 1718 года осуждает его на смерть. А 7-гo возмущается население, раздаются крики в защиту царевича, к царю является депутация, смиренно умоляя Петра помиловать его же сына.

― Хорошо, пусть будет так, ― говорит Петр, ― я его милую; пусть сейчас же сообщат арестованному добрую весть.

Это спешат исполнить, но он тем временем велит позвать своего врача.

― Доктор, ― говорит он, ― вы знаете, какой царевич нервный; эта милость, которой он не ждет, может вызвать у него фатальный всплеск эмоций. Пойдите в тюрьму и пустите ему обильно кровь.

Затем, когда врач был готов закрыть за собой дверь:

― Из четырех конечностей, ― добавляет Петр голосом, в котором сквозит такая его ненависть к несчастному царевичу, что родительские указания оборачиваются кощунственной и святотатственной борьбой.

Через два часа царевич был мертв! И, следовательно, сын или чужой, но должен был пасть всякий, кто посмел противостоять тому человеку ― супермену по росту и страстям. Природа лепит громадных и тяжеловесных колоссов, пренебрегая мелочами; мелочевка ― для низших существ, на которых она меньше всего расходует сил и которым разрешает рождаться в спокойное время, в безмятежные дни. Но нужно ли требовать вселенской справедливости от человека, кого террор и отрава обратили в эпилептика, кто четырежды был внезапно разбужен бунтом, и кто, нагишом вскакивая с постели, трижды схватывался с ночным убийцей и трижды его одолевал? Разве святого терпения нужно требовать от вдохновенного плотника, кто после того, как вытесал топором колоссальную империю, после того, как отдал своим царствам пот и кровь, счастье и жизнь, видит своего сына мрачно приближающимся к его творению с факелом в руке? Или сын должен жить, а творение пасть; или сын должен пасть, а творение жить.

Выжило творение. Русская империя, сошедшая еще неоформленной с рук Петра Великого, сегодня занимает треть земного шара и славит своего основателя на 30 различных языках, а Алексей спит в немой могиле шести футов в длину, затерянной в углу церкви святых Петра и Павла! Но, будьте покойны, бог беспощаден к гениальным людям. Это сердце, что остается твердым как сердце Брута при смерти сына, разобьется о неверность жены.

Однажды ему донесли, что та, которую он вытащил из рабства, чтобы сделать ее своей госпожой, своей женой и царицей, что Екатерина, ливонская крестьянка, коронованная и святая для него, восседающая на троне, облитом кровью стольких страшных казней, которая должна была бы трепетать, по меньшей мере, если не любит, имеет любовником его фаворита, брата той, прежней его госпожи, такой холодной в любви, ― камергера [Moéns] Моенса де Ла Круа.