Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

Эту быль, что ярко живописует патриархальные нравы России, рассказал очевидец события, офицер с сибирских рудников ― генерал Семенко-Быковец.

Раз уж мы вязнем в необычных историях, то вот еще две, только что мне рассказанные; подаю их в горячем виде. Развязка первой наступила лишь четыре года назад. Развязки второй пока ожидают.

Примерно четверть века назад граф*** слыл одним из щеголей и в то же время одним из завзятых картежников и самых распущенных дворян Москвы; все ему были по вкусу: цыганки, светские дамы, горничные и купеческие дочки.

Он вставал с постели лишь для того, чтобы сесть за стол, поднимался из-за стола, чтобы засесть за игру. Единственным человеком, кого он не то чтобы боялся, но уважал, была его мать, вдова 37 лет, которую еще можно было считать одной из самых красивых женщин второй столицы России.

Однажды ее горничная вошла к ней вся в слезах и сказала, что и уговорами, и угрозами молодой граф вырывал у нее обещание ждать ночью в спальне его возвращения с предстоящей оргии в кругу некоторых друзей.

― Ты приняла его предложение? ― спросила графиня.

― Еще нет; я решила все рассказать мадам графине; но он хочет получить от меня положительный ответ в течение дня; поэтому мадам графиня сделала бы доброе дело, если бы отослала меня в одно из ее имений на время, пока не пройдет каприз месье графа.

― Хорошо, ты уедешь сегодня вечером, когда он будет ужинать, но согласись, будто и не собираешься ехать, и поставь условие принять его, не зажигая света; я буду ждать в твоей спальне и пристыжу его за такое поведение.

Обещание было дано, девушка уехала, а графиня ждала своего сына в спальне без света. Что произошло при встрече матери с сыном? Этого никто не знает, поскольку неведомо, была ли сама встреча. Но все могли видеть, что молодой граф, который ни разу не получал материнского разрешения путешествовать, настолько нежная мать боялась расстаться с горячо любимым сыном, на следующий день стал готовиться к отъезду и в конце недели уехал.

Он путешествовал пять лет. Когда же вернулся в Москву, его мать удалилась в монастырь, что в Тамбовской губернии, где у нее было основное поместье. Молодой граф никак не мог понять ее ухода; его мать всегда была набожной, но не настолько, конечно, чтобы предполагать подобную развязку в ее изящной и в то же время безупречной жизни. Он навестил ее в …ском монастыре и был очень удивлен сдержанностью, с какой она его приняла, воздержавшись от нежностей и даже не протянув руки для поцелуя под предлогом своей принадлежности к монашескому разряду со строгими правилами. Однако она торопила его жениться и вести правильный образ жизни, облекая слова не в форму приказа, а всего лишь в форму совета. Граф возражал, что еще слишком молод, не видит своего призвания в семейной жизни, что однажды, может быть, к нему придет желание, как к ней, уйти в обитель, и тогда будет видно, что делать дальше. Пока же, поскольку он разлучен с нею, и материнская любовь к сыну ― единственное, что удерживало его в России, отступила перед любовью к богу, он попросил позволения продолжить свои путешествия. Разрешение на это было получено; граф снова уехал, и только известие о смерти матери опять позвало его в Россию.

Граф оставался холостяком, но вот он достиг 40-летнего возраста; страсти остыли, и красавец-дворянин, сумасшедший, влюбчивый, молодой, дебошир стал степенным вельможей, спокойным и серьезным, растерявшим за границей национальные предрассудки и обогатившимся значительной дозой социальной философии. Он решил жениться только затем, чтобы не дать угаснуть своему имени; но, богач-миллионер, он поклялся жениться лишь на женщине, которую, полюбит. Случай не замедлил представиться.

Граф, придя на могилу матери помолиться, встретил девушку, одетую в черное, как и он, которая молилась и плакала на той же могиле. Насколько позволяла судить о ней черная вуаль, это была красивая девушка 17-18 лет ― тонкая, изящная, само очарование. В церкви за все время, что они там пробыли, удерживаемый удвоенным чувством уважения, граф не посмел обратиться к ней ни словом, а вышли ― расспросил. Она оказалась сиротой, воспитанной графиней, которая стала для нее матерью и, умирая, оставила ей часть состояния и завет, что не был непременным условием, предаться монашеской жизни, если свет откажется ей даровать достаточной гарантии счастья. До сих пор сирота не знала другого круга общения, кроме монастырского; она никого не любила и, отдавая богу девственное сердце, свободу и чистоту, которые не принадлежали никому, не ведала других жертв.

Граф вернулся к себе в глубокой задумчивости. Он почувствовал странную симпатию к девушке, но решил этого ей не показывать. В течение года, говоря с нею, как с посторонней, следил за нею взглядом, тая в себе растущее чувство. Через год он был убежден, что встретил женщину, созданную самим богом для его счастья; через год они оба встретились на той же могиле. Она была той же: очень красивой, наивной, чистой, скромной девушкой. В этот момент граф принял решение.

На следующий день он явился к ней и просто, но серьезно сказал, что полюбил ее, и умолял ее согласиться стать его женой. Девушка упала на колени, воздев руки к небу и позволив вырваться лишь этим вот словам:

― И я тоже люблю вас!

Ничто не препятствовало свадьбе, с обеих сторон оговоренной такими счастливыми условиями. Через месяц свадьбу отпраздновали.

В течение 15 лет граф был самым счастливым человеком в России. С молодой женой он повторил путешествия, что прежде совершил один, показал ей Европу, а ее ― Европе. Потом он вернулся в Россию и обосновался в Санкт-Петербурге, сокрушаясь только вслух о том, что бог не благословляет его в детях, которые любили бы их мать так же, как он любит свою жену. Этот нежный союз двоих оставался стерильным.

Однажды странная весть разнеслась по Санкт-Петербургу, а оттуда облетела всю Россию: граф в возрасте 56 лет пустил себе пулю в лоб, а его вдова немедленно ушла в монастырь, передав свое богатство в церковные фонды. Долго не знали причины самоубийства и самозаточения, но вот что, наконец, приоткрылось в этой странной истории.

Граф вернулся домой настолько разгоряченный вином после вечера с ужином, что не узнал свою мать, несмотря на сопротивление, стиснул ее в объятьях, заглушил ее слова поцелуями. На следующий день, ничего не говоря, мать удалила сына от себя и осталась наедине с угрызениями совести. Они привели ее в монастырь ― на промежуточную станцию перед могилой. Умирая, она исповедалась попу, сказав ему, что в результате этой кровосмесительной ночи родилась девочка.

Молодой граф вернулся в Россию, увидел ту, которая приходилась ему одновременно сестрой и дочерью, влюбился и женился на ней. Поп не отважился что-либо сказать: чтобы никогда не раскрыть тайну исповеди? Но, умирая в свой час, он обо всем написал в синод, делая его судьей ужасного, не укладывающегося в сознании события. Синод постановил, что должен все открыть графу и потребовать от него немедленного разрыва с женой.