Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

И вином, и присутствием императора выбитый из колеи вдвое сильнее против того, если бы, прежде чем напиться узнал вдруг во встречном его величество Александра I, морской офицер удвоил свои зигзаги, но его не миновал.

― Какого дьявола, что вытворяете вы, капитан? ― спросил Александр.

Капитан остановился и уважительно отдал честь, приложив руку к своему головному убору.

― Sire ― сказал он, ― я лавирую, стараясь обогнуть ваше величество.

― Отлично, ― ответил император, ― но берегись налететь на риф.

И он указал ему на кордегардию.

Офицеру улыбнулось счастье обогнуть его величество и избежать рифа.

Но предельно ласковый и улыбчивый, каким он представал перед женщинами, предельно вежливый и сердечный, каким он представал перед мужчинами, император Александр иной раз чувствовал, как подобие черных туч застит разум, а перед глазами стоит кровавая пелена: это давали знать себя немые, но жуткие воспоминания ночи убийства, когда он слышал над головой отцовскую агонию.

С возрастом эти воспоминания все чаще, неотвязно преследовали его и грозили сделаться его необратимой меланхолией, угнетенным хандрой состоянием духа; и тогда он стал пытаться разъездами сражаться со своими воспоминаниями, порой перерастающими в угрызения совести.

Он совершил столько путешествий, сколько нам, парижанам, казалось бы, невозможно совершить. Подсчитано, что за время своих разъездов, как по империи, так и за ее пределами, император Александр одолел примерно 200 тысяч верст (50 тысяч лье), другими словами, почти шесть раз обогнул земной шар. И что в этих разъездах самое невероятное и удивительное более, чем само странствие, это то, что день возвращения назначался в день отъезда. Так, например, император уезжал в Малороссию 26 августа, объявив, что вернется 2 ноября; и точно ― ни раньше ни позже ― точно 2 ноября вернулся, проделав 870 лье.

Александр, врагом которого была собственная душа, не мог, однако, решиться, не скажу ― отделаться, но хотя бы отвлечься от нее; к тому же ездил он всегда без эскорта и почти один. Его развлечением была встреча с неожиданным. Усталости от жизни и опасности ― совсем не по причине природного мужества, а из-за индифферентного отношения к бытию - похоже, для него не существовало; однако же это был тот человек, кто в молодые годы, во времена улыбающейся судьбы, когда он еще раздумывал о своем будущем и будущем своего народа, это был человек, кто в плавании через озеро в Архангельской губернии на утлом баркасе, попав в жестокую бурю, говорил рулевому:

― Друг мой, почти 18 столетий назад один великий римский генерал (полководец) сказал своему рулевому: «Ничего не страшись, с тобой на борту Цезарь и его фортуна». Я же, я меньше доверяюсь своей звезде, чем Цезарь, и попросту тебе скажу: «Забудь, что я император; усматривай во мне такого же человека, как ты сам, и постарайся спасти нас обоих».

Речь произвела впечатление. Рулевой, который начал было терять голову, постоянно думая о лежащей на нем ответственности, вернул себе мужество, и баркас, направляемый твердой рукой, благополучно достиг берега.

Понятно, конечно, что инкогнито, которое он строго соблюдал в своих поездках, время от времени приводило к недоразумениям, вовсе не лишенным оригинальности. Раз, недалеко от одной деревни в Малороссии, тогда как экипаж остановился для замены лошадей, Александр, одетый в свой военный редингот [82] Редингот ― английское пальто для верховой езды. без каких-либо внешних знаков отличия, указывающих на его ранг, сошел с коляски и пешком поднялся по небольшому косогору, наверху которого дорога разветвлялась. Там стояла крайняя деревенская хатка, и у ее порога сидел и курил какой-то человек в таком же плаще с капюшоном, какой был на императоре.

― Priatel ― Приятель , mon concitoyen ― землячок , ― прибег император к обычной форме обращения, принятой среди равных, ― по какой дороге я смог бы попасть в ***?

Человек с трубкой смерил взглядом императора с головы до ног, пораженный, что простой путник позволяет себе с такой фамильярностью заговаривать с лицом его tchinn ― чина [83] Чин ― китайское слово, означает официально присваиваемое звание. (Прим. А. Дюма.) :

― По этой, galoubchik ― mon petit pigeon ( голубчик [84] Голубчик ― дружелюбное выражение, принятое у русских, но употребляемое, обыкновенно, вышестоящими по отношению к нижестоящим. (Прим. А. Дюма.) ), ― ответил он, небрежно махнув рукой в сторону одной из двух дорог.

Император понял, что совершил ошибку, обратившись столь бесцеремонно к столь высокому лицу, каким казался его собеседник.

― Простите, месье, ― сказал он, подходя ближе и прикладывая руку к своей каскетке; ― позвольте, пожалуйста, задать еще один вопрос.

― Добре! Какой? ― высокомерно разрешил куряка.

― Позвольте мне спросить, в каком вы чине?

― Угадайте.

― Может быть, месье ― лейтенант?

― Выше.

― Капитан?

― Еще выше.

― Майор?

― Называйте дальше.

― Подполковник?

― Наконец-то, но не без труда.

Император поклонился.

― А теперь, ― поинтересовался человек с трубкой, в свою очередь, ― скажите, пожалуйста, кто вы?

― Угадайте, ― ответил император.

― Лейтенант?

― Выше.

― Капитан?

― Еще выше.

― Майор?

― Называйте дальше.

― Подполковник?

― Дальше.

Куряка встал.

― Полковник?

― Не угадали.

Тот вынул трубку изо рта и принял почтительную позу.

― Ваше превосходительство, значит, генерал-лейтенант?

― Вы приближаетесь.

― Может быть, фельдмаршал?

― Еще усилие, подполковник, и вы попадете в точку.

― Ваше императорское величество! ― вскрикнул куряка, роняя трубку, которая, упав, разбилась.

― Оно самое, ― ответил Александр, улыбаясь.

― О, sire! ― вскричал офицер, падая на колени, ― простите меня!

― Что, по-вашему, я должен вам простить? ― успокоил его император. ― Я спросил у вас дорогу, вы мне ее указали; вот и все.

И с этими словами ― экипаж его уже догнал ― император отдал честь бедняге подполковнику и поднялся в свою коляску.

Это происшествие рассказано князем Волконским, который сопровождал императора во время памятной экскурсии. Он добавлял, что в той же поездке, в тот момент, когда он, князь Волконский, уснул, кони в упряжке устали тащить вверх по крутому склону императорский экипаж, и экипаж стал подаваться назад. С первым его попятным движением император, не разбудив компаньона, открыл дверцу, соскочил на дорогу и в компании с les hiemchiks ― ямщиками и своими людьми налег на колесо. Тем временем соня, потревоженный переменой аллюра, пробудился и обнаружил, что находится в экипаже один. Удивленный, он приоткрыл дверцу и увидел императора, который старался до седьмого пота. Экипаж только что достиг вершины холма.