Мариэтта Шагинян - Зарубежные письма

Келья Мартина Лютера — своеобразная каменная камера с прорезью окна в глубокой нише, за которым еще все голо по-зимнему. Солнечный луч мечом входит в окно, и мы видим, словно на гравюре, — каменное сиденье, тяжелый старинный стол, раскрытую Библию на нем. И ничего больше. Оголенность кельи ярко передает глубину труда, изо дня в день, из месяца в месяц. Что сделал Лютер своим переводом Евангелия? Послушаем Иоханнеса Бехера в оде «К немецкому языку»:

Нельзя уезжать из Вартбурга, не повидав его музыкальных мест. В Зале певцов Вартбурга встречались настоящие исторические герои «Нюрнбергских мейстерзингеров» Вагпера. Здесь пел знаменитый Фогелъвейде свои смелые песни без рифм, пел его соперник Эшенбах. Но кроме мейстерзингеров здесь было место действия другого произведения Вагнера — «Тангейзера». В маленьком местечке Усти-на-Лабе в нынешней Чехословакии есть живописнейшее место на горе, под сводами которого произошло зачатие в творческой фантазии Вагнера главной музыкальной темы «Тангейзера». Он стоял наверху, любуясь на дивный пейзаж Лабы — Эльбы, плещущей крыльями лодочных парусов, прорезанной мачтами судов и пароходными трубами, а в это время внизу, громыхая, промчалась пожарная машина, издавая сиреной пронзительные, остерегающие ноты… Их Вагнер и взял своей темой в «Тангейзере». А сюда, в Вартбург, он перенес действие оперы.

Спустившись по той же обледенелой дороге, въезжаем в Эйзенах. Это исторический центр. В гостинице «У золотого льва» Август Бебель и Вильгельм Либкнехт созвали в 1869 году организационное собрание первой марксистской рабочей партии. Длилось оно три дня, но уже на следующий день из-за раскольничьей деятельности лассальянцев пришлось перенести его в другую гостиницу, «У мавров». Сейчас тут историко-революционный музей; знакомимся с директором Карлом Хютером и научной сотрудницей музея Кристель Анниес. Кто не знает истоков немецкого рабочего движения и огромной роли, сыгранной Бебелем, получит от посещения этого музея очень много.

Прежде всего — почувствует драматизм становления партии, схожий с нашим; облик Лассаля, напоминающий Троцкого, его ренегатство, контакт с Бисмарком, с методом объединения Германии под эгидой Пруссии. Фотографии молодого, худощавого человека — Августа Бебеля в его двадцать шесть лет, роль его в становлении партии, лихорадочные переезды из города в город, карта выступлений с агитацией за создание марксистских ячеек, июнь 1869 года — Гота, Веймар, Эрфурт, Иена, Гера, Нейстадт, Познек, Эйзенах, Анольда, Колледа… И всюду, по всей Тюрингии словно зажигает, собирает людей в кружки, зачатки партии. Мы знаем Бебеля, уже ставшего маститым, автора знаменитой в годы моей молодости, увлекавшей нас, студенток, книги «Женщина в прошлом, настоящем и будущем», но молодой энергичный Бебель, блестящий пропагандист и организатор, с его неутомимой практической деятельностью, нам знаком меньше. И в музее складывается перед нами его живой, полный огня портрет. На упомянутом собрании в гостинице «У золотого льва» было двести шестьдесят два делегата из ста девяноста трех городов Германии — можно сказать, плод его агитационной деятельности. Стенограмма этого собрания печаталась в Хемнице (сейчас Карл-Маркс-Штадте). Смотрим первые партийные газеты, документы основания партии, фотографии ее основателей — цвет рабочего класса тогдашней Германии… На лестничных площадках музея — знамена под стеклом. Интересный документ от 1 ноября 1928 года: советские рабочие минской часовой фабрики «Коммунар» шлют братское письмо немецким рабочим часовой фабрики «Рула» и посылают в подарок революционное красное знамя. Название фирмы «Рула» существует и поныне, сохранившись после 1945 года. Не знаю, как сейчас называется у нас минская фабрика часов «Коммунар».

Потом мы усаживаемся в маленьком смотровом зале, в простенке открывается небольшой экран, и нам показывают историю немецкой Социал-демократической партии, собранную из сохранившихся фото- и кинокадров. Б этом музее нас не покидало хорошее, подъемное чувство близости первых лет революции. Словно отвечая на это чувство, с экрана вдруг сверкнул на мгновение знакомый профиль Ильича, с собранной в кулак ладонью, поднятой энергическим жестом над трибуной, — кадр с конгресса Коминтерна.

Из музея революции, уже усталые, идем тихонько пешком в семейный дом Баха. На небольшой площади перед ним в оголенном, холодном скверике — статуя коренастого человека, никогда по бывшего ни честолюбцем, ни карьеристом, не очень высокого мнения о себе как о мировом гении, работавшего но покладая рук для куска хлеба, щедро сочинявшего для жены, и для «любимого брата в день его отъезда», и для друзей и знакомых… Но если спросить во всем мире у музыкантов, какое имя произнесут они в первую очередь, как самое бесспорное в музыке, не возбуждающее сомнений и протестов, наверняка услышишь имя Иоганна Себастьяна Баха. По истоптанным деревянным ступенькам поднимаемся в ветхий дом, где собраны предметы эпохи, оригинальные и просто старинные, бывшие в семье Бахов и привезенные сюда от сограждан. У входа приставлена к стенке часть деревянной двери, уцелевшая от первоначального здания церкви св. Томаса в Лейпциге, разрушенной второй мировой войной. В эту дверь, опираясь рукой об ее деревянную резьбу, сотни раз входил лейпцигский органист Бах. Наверху — комнаты с поющими под ногой половицами, наполненные старинной мебелью. Огромный, разрисованный розетками шкаф, дымный очаг с котлом, старый сундук, тоже разрисованный. Комната, где дается нечто вроде предметной биографии, образа жизни Баха: по стенам картины Тюрингии — он почти нигде за пределами ее не был, кроме Любека и еще одного-двух городов; большая по обычаю кровать, тут же люлька, подвесной умывальничек, старинный спинет, письменный стол, похожий на современные шведские. Отдельная комната отведена Альберу Швейцеру и его знаменитой книге о Бахе. Тут много писем Швейцера, его переписка по поводу органа, ответы и, наконец, фраза, которую воспринимаешь, может быть из-за всей потрясающей скромности окружения, как нечто почти священное: «С Бахом создал я Лямбарене» (Mit Bach schuf ich Lambarene). Это читается как бы стереоскопично, с глубоко уходящим внутрь смыслом. Музыка была рядом с великим актом доброты и самопожертвования, музыка ему сопутствовала, быть может, поддерживала…