Александр Вин - Закон королевского бутерброда

Дама, сидящая чуть наискосок от Глеба, увлеклась географией полёта и неприлично часто стала включать карту их маршрута с динамично движущимся по экрану самолетиком. Глеба забавляла и карта, и то, как на следующих телевизионных страницах высвечивалась информация о температурах воздуха за бортом и в салоне, щёлкал отсчёт времени, проведённого в полете, считались пройденные мили, а также количество оставшихся миль их пути. Конечно, развлекаться, наблюдая за изменением скорости ветра под аэропланом, было неправильно, но….

Глеб пощёлкал пультом в подлокотнике кресла. Пассажирам предлагались вчерашние новости, реклама, какое-то кино, ещё кино, крикет, старые корабли.… Ну, надо же! Просмотр в полёте на Антигуа фильма про пиратов Карибского моря был бы явным перебором!

Капитан Глеб включил радио, сначала выбрал джаз, потом другое. Неуклюжие наушники славно грели голову, но звуки при этом предлагались не очень качественные. Знакомо и классно запел Крис Норман.

«Сейчас бы Валерке его послушать…».

И без того приглушённые самолётные звуки вдруг уменьшились до незаметности и спрятались за пределами наушников. Жизнь вокруг продолжалась, но он не имел к ней никакого отношения.

Большой Брат в очередной раз подозвал стюардессу, бесшумно помахал перед её внимательной и услужливой мордашкой громадными ручищами. Потом, когда она поднесла ему гроздь маленьких прозрачных бутылочек, радостно вскочил, мгновенно высосал одну ёмкость, без звука открыл другую, огляделся по сторонам и огорчённо вздохнул, увидев перед собой лица множества спящих людей. Глеб тоже попробовал прикрыть глаза.

«Не время, Брат, потерпи, мы с тобой потом это дело обязательно поставим на повестку дня.… Но потом»

Те, кто не спал, занимались туалетами. Множество красноречивых указателей в салоне предлагали справлять межконтинентальную нужду и в носу, и в корме самолёта… Ближайшие к их креслам санузлы располагались в центре салона. Колонну, которую образовывали средние сдвоенные туалеты, обтекали потоки непрерывно перемещающихся вокруг них пассажиров.

Ещё до взлёта какой-то карибский гражданин безо всякого стеснения юркнул в ближайший санузел. Глеб флегматично отметил:

«На рейсе «Аэрофлота» обслуга ему за такое вольнодумство оборвала бы руки и всё остальное…».

Подходы к ватерклозетам не прикрывались ни занавесками, ни ширмами. Высоко цивилизованные мужские и женские особи спокойно вклинивались в очередь, задумчиво мнущуюся около сортира, и на каждого человека, пока он не скрывался за вожделенными дверцами, с интересом глазела добрая половина самолета, добродушно угадывая и понимая при этом его самые сокровенные желания.

…Потом незаметно пришло время обеда, и между кресел начали резво кататься продовольственные тележки. И опять Глеб Никитин обратил внимание на различный стиль подачи. Здешние стюарды, двигающие по проходу ёмкость с едой или посудой, каждый раз почему-то успевали замечать спешащего навстречу им пассажира и непременно при этом вежливо отъезжали в сторону. Отечественная же самолётная обслуга обычно стоит в проходе насмерть, словесно запихивая при этом встречного авиационного клиента куда подальше, и катит свои посудные телеги дальше по салону с упорством бульдозера.

На обед сегодня им был послан замечательно горячий цыплёнок, салат и тоненький до прозрачности кусочек сёмги. Десерт в виде куска фруктового пирога предполагалось запивать витаминным напитком.

– Шампанское, вино, пиво?

Глеб посмотрел на бэджик с именем стюардессы, прикреплённый к лацкану её форменного пиджака.

– Красное вино. И ещё, Джил, прошу вас, не предлагайте мне больше ничего до самой посадки.

Есть не хотелось, но, понаблюдав за здоровым аппетитом ребёнка по имени Машка, Глеб Никитин понемногу и сам справился с принесёнными продуктами. Янни, подмигнув ему, с удовольствием выпил бокал справедливого шампанского.

«А ведь когда-то на самолётах «Аэрофлота» было гораздо чище, чем в этом «Боинге», да и кормили вкуснее, чем на всяких там иноземных лайнерах…».

Второй, кажется, рейс его штурманской жизни закончился тогда на Канарских островах. Они сдали свой траулер в Санта-Крусе подменной команде, собрали личные вещи и отправились на испанском «Боинге» в сторону родной Москвы. Он первый раз летел через океан, смотрел на всё широченными глазами! В салоне в первые минуты полёта стоял шум, гам; после шести месяцев сугубо мужской рыбацкой компании они радостно глазели на стюардесс, гоготали в их адрес всякие неприличности. Потом так же, как и здесь, им принесли еду, разные мясные кусочки, вкусные крендельки и, каждому, по маленькой бутылочке пива или, на выбор, по рюмке коньяка! Жизнь становилась просто чудесной….

После обеда он протопал в туалет, поудивлялся уже там: салфеточки, зеркала огромные, разноцветное пахучее мыло разложено маленькими кусочками, туалетная вода, розовая и лимонная, для протирки разных важных частей тела! Потом, ещё через полчаса, их боцман, здоровенный молдаванин, и тралмастер, пожилой, дублёный всеми океанами, белорус, начали орать песни.

«Да они же поддатые! Откуда взяли-то?!».

То, что на их пароходе к концу рейса не оставалось ни капли жидкости, пахнущей алкоголем, мог ручаться каждый из экипажа. Ну, удалось, вроде, боцманюге выклянчить у непреклонной стюардессы ещё одну рюмочку коньяка.… Вроде как. Так ведь, для такого шикарного мореходного организма пятьдесят грамм любого напитка были как благорастворение воздухо́в, не более… Загадка мучила его тогда не очень долго. Заглянув в знакомую уже туалетную кабинку сполоснуть руки, он ещё раз восхитился зеркалами, кусочками мыла и.….

Две литровые бутыли туалетной воды, в самом начале их полёта радовавшие глаз перламутром нежнейших цветов, были цинично пусты! И лимонная, и розовая. Боцман и тралмастер поступили с напитком тогда со всей пролетарской беспощадностью.

Потом он вспомнил, как они с Валеркой варили на борту «Балтики» уху. Набегавшись за рабочий день по порту, навозившись с корпусом яхты, с верёвками, со скобами и парусами, к концу смены они оба обычно страшно хотели есть. Валерка в обязательном порядке топал тогда в береговой рыбцех, притаскивал оттуда пару-тройку свежих нелегальных рыбин; вместе они их чистили, потрошили, ставили на электроплитку обширную алюминиевую кастрюлю.…

Съедали всё подчистую. Валерка был по молодости страшно прожорлив, оставлял на тарелке только кости и лавровый лист. Разговаривали, мечтали…

Самолёт ровно гудел, своим неизбежным керосиновым стоном подавляя все остальные человеческие звуки.

Потом Глеб Никитин плавно уснул. И это было правильно. Его организм настойчиво требовал разумную компенсацию безумному ночлегу в странном отеле «Гэйнсборо Лодж», расположенном где-то очень далеко внизу, в городе под названием Лондон…