Андрей Троицкий - По Америке с русской красавицей

Запомнился момент, когда каталку со мной остановили в каком-то длинном коридоре. На другой каталке у стены лежал молодой белый парень, одетый в окровавленные лохмотья, его физиономия была разбита, губы растрескались. Парень стонал, затем проваливался в забытье, но на помощь ему никто не спешил. В воздухе плавал густой запах водки.

Со мной обошлись гуманнее. Я оказался в реанимации (один день – не меньше пяти тысяч долларов), где меня ввели в состояние искусственного сна, продержали пять дней на аппарате принудительной вентиляции легких, – врачи опасались, что прогрессирует менингит. Собрали все анализы, в том числе спинномозговой жидкости и, когда состояние стабилизировалось, перевели в общую палату. Двое больных, два телевизора, кондиционер, трехразовое питание. В телевизионный пульт вмонтирована коротковолновая рация, по которой можно в случае необходимости связаться с дежурной сестрой. Иногда это удавалось, иногда нет.

Процедуры, анализы (забор крови – четыре раза в день, первый раз – в половине шестого утра). Я лежал в двух палатах. Сначала моим соседом оказался некий Джозеф, чернокожий пожилой мужчина, всю жизнь он плавал матросом на торговых кораблях, десять лет назад бросил якорь в Чикаго, здесь женился, но счастье оказалось недолгим. С женой они расстались.

Родственников у Джо не было, за несколько дней к нему ни разу не пришел посетитель. Тяжелая болезнь не оставляла надежд на будущее, страшную правду от него никто не скрывал. Джо приходилось самому заботиться о переселении в мир иной. Он держался очень спокойно, как-то скучно, будто готовился не к смерти, а к какой-то медицинской процедуре. Персонал больницы оказал ему помощь в покупке места на кладбище, оно обошлось в четыре тысячи долларов, и могильного камня.

Джо каждый вечер, засыпая, произносил одни и те же слова.

– Умирать – дорогое удовольствие. А жить еще дороже.

Вскоре меня перевели в другую палату, там соседом был этнический русский, майор строительных войск СССР в отставке Павел Иванович, поселившийся в Америке почти четверть века назад. Павел Иванович охотно откликался на имя Пол.

Он проходил курс лечения после инсульта, шел на поправку. У кровати всегда сидел кто-то из родственников, жена, дочь или сын. С ними Павел Иванович, то есть Пол, почему-то общался только на английском, почти безупречном. Время от времени, видимо, давал о себе знать перенесенный инсульт, Пол сбивался на немецкий язык. И тогда его любимым словом становилось «фирштейн» (понимаешь).

– Завтра жена принесет салат оливье, – сказал он мне по-английски. – Угощу. Фирштейн?

– Фирштейн, – кивнул я. – Но меня завтра выписывают.

Пол перешел на английский, поделился воспоминаниями детства и ранней юности, рассказ о первой любви, но на полуслове замолчал и забылся сном.

Мне встречалось много русских, которые косили под американцев. У кого-то получалось лучше, у кого-то хуже. В общем и целом – не слишком убедительно. Русского человека, как бы ни был хорош его английский, – выдает множество мелких деталей, по которым нетрудно определить национальность. Лично я свою национальность никогда не скрывал, зачем заниматься этой ерундой – до сих пор не понимаю, напротив, я гордился, что русский.

Здесь кстати будет небольшой отрывок из одной моей книги о похождениях русского адвоката Дмитрия Радченко, дело происходит в Америке.

«Корзин наполнил стакан, сел напротив и сказал:

– Ты похож на русского.

– Я по крови поляк, – соврал Радченко. – Мы с родителями приехал в Штаты, когда мне исполнилось двенадцать.

– Не ври, – усмехнулся Корзин. – Кого ты хочешь обмануть, парень, меня? Ты, конечно, неплохо болтаешь по-английски. Но… Ты не поляк и не американец.

– Почему вы так решили? – последнюю фразу Радченко произнес по-русски. – Акцент?

– Пол Нью-Йорка говорит с акцентом. Рукава твоего пиджака. И сам пиджак слишком длинный. Только русские покупают и шьют костюмы с рукавами, которые на два дюйма длинней, чем надо. Смотри, рукав достает почти до основания большого пальца. Это в России признак хорошего тона, зажиточности. Русского чиновника или бизнесмена легко определишь по длине рукава. Даже со спины посмотришь на человека и видно – наш фрукт.

– Всего-навсего рукав?

– А ты чего хотел? Этого достаточно. Ну, и еще и покрой костюма. Прямой крой пиджака с врезными карманами и одной шлицей теперь не актуален. Полуприталенный – вот, что тебе надо.

– Костюм у меня покупной, итальянский.

– По виду не скажешь. Ну, итальянцы тоже хороши. Привозят в Россию костюмы с расчетом на местный азиатский вкус. Ты по профессии не адвокат?

– Почему вы так решили?

– Врешь складно, – Корзин полез в сервант и протянул гостю визитную карточку. – Если понадобится работа, звони».

Я вышел из больницы здоровым человеком. Через месяц стали приходить счета за медицинское обслуживание. Я распечатывал конверты, тоскливо смотрел на цифры, срисованные из учебника астрономии, и мучился вопросом: может быть, лучше было умереть еще тогда, в машине «скорой помощи»?

Счета поступали не только из больницы. Например, анализами занимаются различные частные лаборатории, – они и выставляют счета. Стопка писем все росла, общая стоимость услуг перевалила за сто тысяч долларов и продолжала увеличиваться. Шло время, выжидая, я не платил. Мои кредиторы стали нервничать и напоминать о деньгах, писать, что передадут задолженность в коллекторское агентство. Я тоже нервничал.

Но тут позвонил ангел спаситель, – социальный работник.

– Привет, – сказал ангел. – Выздоравливаете?

– Почти выздоровел.

– Тогда запишите, какие бумаги мне нужны.

Собственно, эта девушка по имени Эн появилась еще раньше, в больничной палате, как только я пришел в себя. Она объяснила, что работает на правительство штата, – такие социальные работники сидят в каждой больнице, – и следят, чтобы медики не драли семь шкур с человека, который не может оплатить лечение в полном объеме. Я отвез Эн кое-какие документы, показывающие мои доходы за прошлый год, собственность, которой владею, включая машину и выплаченную квартиру. Все по-честному, иначе нельзя.

Бумаги ушли в правительство штата, откуда я получил ответ: мой долг больнице снижен до тридцати тысяч. Но эти деньги я смогу выплачивать не сразу, а в рассрочку, пятьдесят долларов в месяц, пока не погашу задолженность. Из груди вышел вздох облегчения. Пятьдесят долларов в месяц… Не так уж много за спасенную жизнь. С частными фирмами, которые занимались моими анализами, пришлось договариваться через адвоката. Пятидесятипроцентную скидку я все-таки получил.

Иногда звонили друзья и спрашивали, можно ли меня поздравить с возвращением с того света. Искусственная кома – это где-то совсем рядом со смертью. Я охотно принимал поздравления.