Леонид Платов - Повести о Ветлугине

— Ну, не субтропики, конечно…

— Хорошо, пусть не субтропики — тайга! Уголок тайги в горах Бырранга! По описанию Бульчу, это типичный пейзаж сибирского леса где-нибудь в Эвенкийском округе, в районе Нижней Тунгуски. Бывали там?

— Нет, не бывал.

— В этих местах странствует Лиза сейчас… Каково? Не семьдесят пятая, а шестидесятая параллель! И впрямь пойдет голова кругом. Где тундра, а где тайга! Где юг, а где север!

Савчук покрутил головой и сердито фыркнул.

— Все это обычные фантастические узоры шаманских прорицаний, не больше, — продолжал он, уже не стараясь скрыть раздражения. — Ведь лес — настоящий, высокий лес — нечто столь же сказочное и необычное для жителя тундры, как для нас с вами, скажем, чертоги Черномора! Недаром шаманы «летают» в лес во время камлания. Видали когда-нибудь камлание?

— Нет. Никогда.

— Я насмотрелся на него на своем веку… Жуткое зрелище, доложу я вам: не то падучая, не то корчи сумасшедшего. Неистовыми прыжками, кружением на месте доводят себя до одури, до исступления…

— Кажется, применяют настой из ядовитых грибов взамен гашиша или опиума?

— Это на Чукотке. Но, конечно, главный элемент — притворство. Когда зрители уж доведены до накала и сами готовы пуститься в пляс, шаман падает на землю. Подготовка закончена. Ворочается на земле, хрипит, храпит, словно человек, одолеваемый кошмарами. Пена клубится на губах. Изо рта вырываются отрывочные фразы, слова. А сидящие вокруг со страхом и благоговением внимают священному бреду. «Я лечу над тундрой! — выкрикивает шаман. — Птица задела меня по лицу крылом. Я сел на высокое дерево… Я в Стране Мертвых… Духи окружили дерево, на котором сижу… Сейчас начну их вопрошать».

— Стало быть, шаманы совершают как бы служебные полеты в Страну Мертвых?

— Именно служебные. Очень удачно выразились! Это их регулярные командировки к начальству за инструкциями.

Мы посмеялись.

— Ну, представляете себе, — продолжал этнограф, — как изучена в связи с этим топография сказочной Страны Мертвых (она же Страна Семи Трав). Э, да что говорить!..

— Так вы думаете, что те советские работники, которые слушали рассказ Бульчу до нас с вами…

— Бесспорно, отнеслись скептически к нему именно по этой причине.

Но передо мною мерцали простодушные и добрые, выцветшие от старости глаза старого охотника. Я вспомнил, как он сидел у очага, глядя на угольки, устало сгорбившись, и рассказывал — медленно, вяло, с видимой неохотой. Ничего похожего на похвальбу! Он словно бы удивлялся тому, что произошло с ним. Нет, голову готов прозакладывать: все, что угодно, но не обман!

— Не сознательный обман, допускаю, — согласился Савчук. — И на меня Бульчу произвел хорошее впечатление. Значит, сам находится в заблуждении.

— То есть?…

— По-видимому, правы те, кто считает, что болезнь помутила его рассудок. Действительность причудливо переплелась в его голове с россказнями шаманов. Ведь и после выздоровления («возвращения») Бульчу находился долгое время под контролем или опекой шаманов. Они имели возможность «уточнить» подробности «маршрута», подсказать отдельные особенности сказочного пейзажа, так сказать, навести окончательный глянец.

— Жаль! — сказал я в раздумье. — Может, хоть часть из того, о чем говорил Бульчу, соответствует действительности? Например, цветы! В предгорьях Бырранги, говорят, много цветов.

— Правильно. Но когда?… Когда появляются в тундре цветы?… Летом. В разгар лета!.. А Бульчу толковал о весне. Да еще, заметьте, о ранней весне! Всюду, по его словам, еще снег лежит, а в сказочном ущелье лето! Цветы, трава и вдобавок земля теплая. Чуть ли не горячая на ощупь!

— Это уж совсем непонятно! Почему же горячая земля?

— Говорю вам: типичные фантастические узоры шаманских прорицаний! Рассчитано на то, чтобы поразить воображение жителей тундры. Тундра — это арктическая степь, так?

— Так.

— Значит, в Стране Семи Трав — лес, деревья, пышная растительность! В тундре — лед, снег, земля проморожена насквозь? Соответственно, в Стране Семи Трав — теплынь, вечное лето, горячая земля!.. Сказочный образ строится по принципу контраста, понимаете?

— Мне бы все-таки хотелось верить Бульчу, — сказал я. — Он как раз из тех людей, которым хочется верить. Уж очень простодушное, честное у него лицо.

— Я бы и сам хотел поверить, — пробормотал Савчук. — Если бы не этот фантастический, ни с чем не сообразный лесной пейзаж, я бы с восторгом поверил в то, что старый охотник в своей молодости бывал среди «детей солнца»…

Одновременно вздохнув, мы повернулись и вошли обратно в чум.

Хозяева готовились ко сну. Нам с Савчуком уже постелено было роскошное ложе из оленьих шкур, на котором лежало несколько хороших спальных мешков.

Савчук, сохраняя мрачный вид, принялся стаскивать с себя бакари, меховые сапоги.

Я понимал и в какой-то степени разделял его угнетенное настроение. Выходит: попали не по адресу. Неправдоподобная Страна Семи Трав, где побывал Бульчу, не была, не могла быть той страной, куда стремились мы с Савчуком.

Со всей придирчивостью и строгостью исследователя Савчук рассмотрел историю старого охотника. Да, сказка! Он был готов к тому, что это окажется сказкой. Но в основе сказки часто имеется какой-то реальный житейский факт.

На протяжении целого вечера этнограф старался доискаться до этого факта, терпеливо снимал одну сказочную деталь за другой, отдирал кожуру слой за слоем, пытаясь добраться до ядра. И что же? Орешек, который Бульчу с простодушной улыбкой преподнес нам, не имел сердцевины, был, увы, пустышкой.

Деревья в три человеческих роста разрушали иллюзию.

Однако мне было жаль и Бульчу. Ведь он не навязывался нам со своей историей. Мы сами пришли к нему, даже гнались за ним.

Был ли обижен старый охотник высказанным ему недоверием? Не знаю. Морщинистое, безволосое лицо его не выражало ничего. Повернувшись к нам боком, он молча устраивал себе постель в углу. Быть может, уже привык к тому, что история его не имеет успеха у русских?

Нганасаны не пользуются подушками — подкладывают вместо них сложенную одежду и обувь. Я удивился, увидев, что старый охотник подкладывает под голову чурбачок, небольшую, странной формы деревянную плашку.

— Зачем плашка? — спросил я Камсэ.

— А у него привычка такая. Очень любит это дерево. Это доброе дерево.

— Вот как!

— Да. Всюду возит с собой. Во время откочевок дерево едет с ним.

— Интересно! Вы слышите, Владимир Осипович?

— Слышу, — отозвался Савчук. Он приподнялся ка локте, с любопытством глядя на нехитрое ложе Бульчу.

Оказалось, что старик выстрогал плашку из того плавника, на котором добирался из Страны Мертвых. У него-то был целый плот, несколько стволов, но остальное дерево ушло на топливо.