Юрий Долетов - Страна «гирин герен»

Мое знакомство с Кано началось у Кофар мата (ворота женщин) — высокого прямоугольного проема в толстой стене. Когда-то эта стена была гладкой, неприступной, но потом во многих местах обвалилась, обнажив под обмазкой чури — кладку бурых кирпичей. Мне нужен был старый Рынок, и прежде чем отправиться на его поиски, я решил осмотреться. Карабкаясь с уступа на уступ, я поднялся на полуразрушенную стену неподалеку от ворот. Отсюда, как с крыши пятиэтажного дома, передо мной предстал Кано ба дама (Несравненный Кано).

Окраины города едва угадывались. Все же можно было определить, что очертаниями он схож с огромной бабочкой, распластавшей на земле вправо и влево от меня, если стать лицом на север, крылья неимоверной окраски. Справа зеленел пустырь, который параллельно стене пересекала железнодорожная ветка. Неподалеку от нее серебрилась в траве речушка Гогау. А дальше на пустырь надвигался новый Кано: большие дома, школы, колледжи, отели, здания с рекламными щитами на крышах — конторы компаний, банков. Уставилась в небо ажурная вышка радиотелецентра. У окраин дымили трубы заводов и фабрик. Новый Кано слегка чадил, скрежетал тормозами, ревел моторами…

Слева взору открылся совершенно иной Кано — тихий, словно заснувший. Такие же, как в Сокото, приземистые дома из красно-коричневой глины слепились в разделенные кривыми улочками хаотично расположенные кварталы. Вблизи строения четко выделялись, а уже к окраинам сливались в бесформенное нагромождение коробок. Крыши некоторых домов сияли свежей побелкой и походили на простыни, разостланные для сушки. Километрах в двух на северо-запад над домами выступал круглый, с плоской вершиной холм Далла. Южнее его, на краю большой площади сияла во всем своем великолепии сложенная из белого камня мечеть со сферическим куполом, закинув в облака два минарета.

Легенда о «семи хауса» — легендой, а у города есть своя история. Если верить одному из сказаний, почерпнутому из путеводителя, своим рождением он обязан кузнецу Кано, который нашел на склонах холма Далла железную руду и поставил рядом с ним свою мастерскую. Точный отсчет своего возраста город ведет с 999 года, когда его царем стал Багауда. Желая себя увековечить, он собрал при дворе людей, копивших сведения о его правлении. Эти и другие устные рассказы, тщательно сохранявшие всю официальную информацию и передаваемые от поколения к поколению, с распространением здесь в XVII веке арабской письменности вошли в дошедшие до нас хроники хауса.

Город рос не по дням, а по часам. К середине XII века он уже был настолько известен, что арабский географ и путешественник Идриси, живший в то время, отметил его на своей знаменитой карте, сделанной в виде серебряного плоскошария, где был изображен «весь мир» — от Индии до Исландии, от Нубии до Финляндии. В XV веке при царе Мухаммаду Рамфе для защиты от врагов Кано опоясала двадцатикилометровая стена с тринадцатью воротами, зорко охранявшимися днем и ночью. Иноземец мог войти в город, лишь уплатив главному стражнику сто ракушек каури, заменявших тогда деньги.

Со временем Кано стало тесно в каменном мешке, и он выбрался за ограду в саванну.

Между старым и новым городом, который вырос за последние десятилетия и который насчитывает уже около миллиона жителей, — около километра. Но их разделяют еще и века.

Я спустился со стены и пошел к тому месту, что сделало неприметное поселение знаменитым Кано, способствовало его росту и расцвету, — рынку Курми.

Ступив в старый город, я шагнул, словно перенесенный фантастической «машиной времени», в прошлое.

Большая площадь неподалеку от Кофар мата, а ее предстояло пересечь прежде всего, была в круглых карофи — красильных ямах, наполненных темной жидкостью. Вырытые хаотично, где попало, они стояли поперек пути, никак не давали идти прямо. Около ям сидели полуобнаженные хаусанцы. Это были знаменитые красильщики, наследники тех ремесленников, которые снискали в свое время Кано репутацию «царя индиго». Одни красильщики, не торопясь, опускали в ямы куски сухой белой ткани, сотканной вручную из хлопкового волокна, и бамбуковыми палками размешивали раствор. Другие такими же плавными движениями, не напрягая рук, вытаскивали из своих ям окрашенную материю. Рядом лежали плетенные из прутьев колпаки-корзины; на ночь ими накрывают красильные ямы, чтобы туда не попадали мусор и песок, а днем на них сушат ткани.

На краю «красильного цеха» удалось познакомиться с одним из ремесленников, худым старцем в легком без рукавов халате, забрызганном синей краской.

— Глубокая? — спросил я, кивнув на карофи. Фарба Букар привстал, вытянул над головой руку.

— Метра три! Такой дед ее выкопал, такой мне от отца Досталась. Тут все они по наследию…

Сооружение карофи требует определенного мастерства и сноровки. Ее стараются сделать круглой, достаточно глубокой. Стены, чтобы раствор не просачивался в грунт, обмазывают мешаниной из золы, коровьего навоза, листьев и конского волоса. Ткань обычно выдерживается в карофи дней семь. После крашения ремесленники ведрами вычерпывают раствор, осматривают яму, заделывают трещины, если они появились.

В Нигерии немало текстильных фабрик, и все же столь мощных конкурентов красильщики не опасаются. Ткань их бедна по расцветке и рисунку — обычно она черная или синяя. Но имеет свойства, какие не могут придать материи современные текстильные производства, использующие химические красители. До полного обветшания она не выгорает на солнце, не линяет при стирке и от тропических ливней. Ткань в Кано охотно покупают боророджи, обитатели пустыни — туареги, люди со скромным достатком.

Краску ремесленники извлекают из известных только им индигоносных растений и строго хранят секреты ее приготовления, передаваемые от поколения к поколению.

— Мы еще за себя постоим! — сказал Фарба Букар, приступая к работе…

Вблизи старый Кано не был таким тихим и сонным, каким казался со стены. На пути встречались группами и в одиночку его жители, закутанные с головы до пят в длинные одежды. По улочкам медленно двигались одноосные повозки с поклажей, и погонщики зычно покрикивали на осликов и верблюдов. Босоногие мальчишки играли в футбол, не обращая никакого внимания на прохожих и не думая о том, что могут угодить под колеса повозок или под копыта верблюдов. Кое-где в соро урчали кондиционеры, гремели радиоприемники, магнитофоны. Новое соседствовало тут со старым.

Некоторые улочки были настолько узки, что приходилось прижиматься к стене, когда навстречу попадались три идущих рядом горожанина. Эти улочки-туннели и вывели меня к рынку. Он расположился почти в центре старого Кано и отхватил у него, если верить путеводителю, более пятидесяти гектаров. На хауса курми означает «чащоба», «заросли». Неизвестный человек, первым назвавший так рынок, тонко подметил его сходство по размеру и плотности с лесными дебрями.