Валентин Аккуратов - Право на риск

На случай отказа радиомаяка каждый из четырех самолетов нашей экспедиции имел дополнительно четыре магнитных компаса. Два помещались в штурманской рубке и два — в кабине пилота. Помимо этого, в штурманской рубке имелись: указатель воздушной скорости, высотомер, часы-хронометр, секстант, радиоприемник для маяка, аэронавигационные бомбы и другие приборы.

Сложные навигационные условия и недостатки тогдашней радиоаппаратуры ставили под угрозу осуществление всей экспедиции. Тренировки новичков бывали весьма жестокими.

Особенно это стало ясным после полета нашего флаг-штурмана Спирина. В Арктике он был впервые и, глядя на ослепительно синее небо, часто шутил:

— Где же знаменитая Арктика? Солнце, легкий зефир… Это же Коктебель!

Однако вскоре ему пришлось отправиться на проверку точности направления зон действия радиомаяка. Лететь решили на легком самолете — биплане «Н-36». Экипаж должен был, захватив только радиоприемник, направиться на юг, подсесть и прослушать работу маяка. Задачу эту взялись выполнить И. Т. Спирин, Е. К. Федоров и С. А. Иванов.

Они вылетели утром и должны были вернуться часа через четыре. Однако прошло двенадцать часов, сутки, а они не возвращались. Передающей радиостанции в этот тренировочный полет не взяли. На поиски отправился самолет «Н-128». Искали безрезультатно.

Только к концу вторых суток над зимовкой неожиданно послышалось тарахтение мотора, и прямо у домиков сел «Н-36».

По дороге в кают-компанию Спирин, обросший, с темными, обмороженными щеками, смеялся и повторял:

— Нашел Арктику! Все-таки она есть!

А произошло с ними вот что. Они отлетели всего километров на пятьдесят к югу, выбрали подходящий островок, сели. Федоров быстро определил координаты. Иванов стал прослушивать радиомаяк. Слышимость была хорошей. Закончив работу, забрались в машину. Они спешили возвратиться к обеду на зимовку. Но мотор не запускался.

Прошел час, другой. Члены экипажа сменялись у винта, старательно крутили его. Однако мотор молчал. И сколько ни старались его оживить, сколько ни крутили лопасти, падая от усталости, мотор хоть бы чихнул.

Тем временем мороз крепчал. Поднялась пурга.

Ни спальных мешков, ни продуктов экипаж с собой не взял. Забравшись в тесную кабину, полярники обнялись, стараясь согреть друг друга.

Сдерживая озноб, Федоров и Иванов время от времени справлялись у Спирина:

— Хорошо ли в Коктебеле? Водички бы со льда…

Спирин молчал и, покряхтывая, тесней прижимался к товарищам. В колпак кабины были видно: на горизонте синей глыбой вздымался близкий и недосягаемый для них остров.

Вечером Федоров разделил между собратьями по несчастью единственную плитку шоколада и заметил, что Арктику «выдумали» корреспонденты.

Только к концу вторых суток, когда мороз отпустил, с превеликим трудом удалось наконец запустить мотор, подогрев его горящей паклей, пропитанной маслом. В нарушение всех и всяких инструкций. И через тридцать минут «Н-36» благополучно приземлился на острове-базе.

Были и другие эпизоды, которые все больше и больше убеждали нас, что с Арктикой шутки плохи. Только с виду, только с первого взгляда могла показаться вымышленной ее суровость. Блестящие «зубы» Арктики можно было принять за улыбку, насмешливую улыбку сильного, даже свирепого противника.

После полета флагштурмана Спирина план высадки экспедиции снова пересмотрели. Решили пустить один самолет. Экипаж Головина состоял из штурмана А. С. Волкова, бортмехаников Н. Л. Кекушева, В. Д. Терентьева и бортрадиста Н. Н. Стромилова.

Самолет-разведчик «Р-6» не рассчитан на такой дальний полет, как остров Рудольфа — Северный полюс — остров Рудольфа. Но летчик Головин уже не раз вылетал в сторону шапки мира. А надо было рисковать крупно. Никто не гарантировал в районе полюса обилия ледяных полей, готовых принять тяжелые машины. Никто не мог твердо сказать, что там есть хотя бы одна пригодная льдина.

Там не было никого из людей после Роберта Пири. А он ступал на льды более чем четверть века назад.

Кто мог поручиться за Неизвестность, что она окажется такой, какой нам хотелось ее видеть? Прогнозы? Но их нет — одни догадки — догадки и самые чистые, не основанные ни на каком опыте надежды.

Мало, очень мало!

С молчаливого одобрения Шмидта на машину Головина поставили дополнительные баки с горючим.

Все зависело от погоды и смелости Головина.

Он шел на риск.

И с восемьдесят шестой параллели он дал радиограмму:

«Продолжаю полет к полюсу…»

За пять часов тридцать минут Головин первым в СССР достиг девяноста градусов северной широты на самолете. Это было рекордом, но не он являлся главным в той обстановке.

Головин своими глазами видел ледяные поля, которые могли выдержать тяжелые машины. Своими собственными глазами видел! Неизвестность стала ясностью. И еще одно важное сообщение привез Головин. Радиомаяк с Рудольфа слышен до самого полюса.

Но для Шмидта и этого было еще мало. Командование решило, что на полюс пойдет один флагманский корабль. Это вызвало большие споры. Многим казалось, что такой план слишком рискован. Не следует посылать одиночный самолет для подготовки льдины всем остальным. А если посылать, то отнюдь не флагман с командованием и четверкой папанинцев, а какой-либо другой корабль.

Но Шмидт был непреклонен.

При последнем пересмотре плана изменилась и наша судьба, судьба экипажа корабля «Н-169». До этого дня мы считались вспомогательным самолетом, и на полюс идти нам не полагалось. Но одиночный вылет флагмана потребовал иного распределения груза экспедиции. Флагманский корабль следовало облегчить. И тогда почти все научное оборудование, запас продовольствия папанинцев оказались на нашем борту. Из вспомогательного корабля мы превратились едва ли не в основной по тем задачам, которые легли на наши плечи.

Но по навигационному и радиооборудованию наш «Н-169» был оснащен гораздо хуже. Теперь наша роль в экспедиции изменилась, а приборы, снятые у нас ранее, никто и не подумал возвращать. Даже радиста мы не имели.

Идея — оставшимся идти на полюс строем — словно околдовала всех. Никакие наши с Мазуруком резоны не смогли убедить командование. На все наши просьбы и претензии ответ был один:

— Вы идете вместе с другими. Держитесь за любым — и придете. Погоду на трассе гарантирует флагман с полюса.

Посмотреть со стороны, так мы, пожалуй, выглядели нытиками, если не трусишками. Мы замолчали. И дорого заплатили за смирение.

Вечером на тридцать восьмые сутки сидения синоптик Дзердзеевский вошел в кают-компанию с таким лицом, что все повскакали с мест.

— Можно лететь! — улыбаясь, проговорил он.