Анджей Стасюк - На пути в Бабадаг

Вокзал Сучава-Норд был большой, словно склон горы, и темный. Входишь как в пещеру. Желтый свет едва рассеивал мрак. Мы пробирались через толпу. Толпа в четыре утра — чудная вещь. Напоминает скопище лунатиков. Глаза стоявших или двигавшихся людей были открыты, но казалось, что те спят. Живые, но словно заколдованные. Все из-за бессонного света, сочившегося неведомо откуда. Может, с незримого свода, может, из стен, а может, исходившего от человеческих тел. Во всяком случае, его было слишком мало, чтобы поверить в реальность всех этих полумертвых, неспешных, на полужесте оборванных сцен в здании вокзала. Кто-то из нас был призраком — или мы, или они.

В любом случае ни одного поезда на юг в ближайшее время мы не обнаружили, а ждать не было сил. Мы вышли из здания вокзала. Такси стояли рядком. Главным образом «дакии» и парочка допотопных «мерседесов». Водители болтали и курили. Я подумал, что вместо железной дороги мы воспользуемся машиной и через перевал Петру Водэ, ущелье Биказ, перевалы Биказ и Бучин переберемся на ту сторону главного хребта Карпат, чтобы оказаться наконец в самом сердце Трансильвании. Но водилы, услышав «Тыргу Муреш», делали большие глаза, а при словах «Сигишоара» качали головой. Всего триста километров, уговаривали мы, но они разводили руками и извиняюще пинали ногой колеса, потому что не верили, чтобы какая-нибудь из этих тачек была способна вскарабкаться на эти кручи, а после вернуться целой и невредимой. Только один, владелец старого зеленого «мерина»-«коробочки», сунул руки в карманы, сплюнул и предложил: «Doua sute dolar». [18] Двести долларов (румынск.). Тогда мы поняли, что они принимают нас за сумасшедших. Худощавый паренек сказал, что отвезет нас в гостиницу — выспаться. Мы, как дети, покорно сели в красную «дакию». Сил не было. Мы велели ему ехать в отель «Сочим», он возразил, что не советует, но нам, упрямым дуракам, показалось, что он хочет нас обдурить. Парень улыбнулся, словно желая сказать: «Господь отвернулся от вас», но помог погрузить багаж и повез в пробуждающийся город. Денег взял точно по счетчику и обещал приехать по первому звонку.

Ах, что это было за пробуждение на улице Жана Барта, 24… Потолок нависал так низко, что на кровати с трудом удавалось сесть. Поэтому на всякий случай я не вставал, а только слушал, как рядом, за окном, один за другим проносятся огромные грузовики. Как вагоны поезда. Безостановочно. Закрыть окно было нельзя, потому что комната превращалась в печку. Впрочем, открытое окно не слишком помогало. В номере стояли только кровати и шкаф. Я не решался его открыть. Из коридора доносились странные звуки. Я не решался выйти. Наконец все же отправился на поиски ванной. Из окна в коридоре я увидел белье на веревке, дом, сараи, какие-то клетушки и белого коня, который щипал траву. В ванной при виде меня уборщица испуганно вскрикнула и опрокинула ведро с грязной водой. Впрочем, ничего страшного не случилось, поскольку на полу лежали деревянные решетки, как в казарме или тюрьме. Но было холодно и тихо.

Мы проспали всего часа три. На улице было так же жарко, как в доме. В неподвижном воздухе висела пыль. В тени бетонной лестницы сидели маленькие дети. Они проводили нас взглядом. В баре на углу пахло едой. Мы взяли рубец со сметаной и чесноком. К рубцу полагалась булка и острая зеленая паприка, от которой прошибал пот. Мы позвонили, и этот парень действительно приехал. Он по-прежнему был оживлен, бодр и готов помочь. Мы спросили, успел ли он поспать. Парень ответил, что нет. Бросил взгляд на дверь отеля «Сочим», но тактично промолчал. Мы сказали, что нам надо достать билеты на поезд, поменять деньги и к вечеру попасть в Клуж. Он на все отвечал: «No problem». [19] Никаких проблем (англ.). Погрузил наши рюкзаки в багажник, крышка не закрывалась, он чем-то ее подвязал, и мы тронулись, навсегда оставив позади улицу Жана Барта, 24. И в самом деле, «problem» для него не существовало. Он нашел обменник с наиболее выгодным курсом. Прежде чем я отошел от окошка, взял у меня пачку купюр, тщательно пересчитал и лишь тогда позволил выйти. В румынском «Орбисе» стояла очередь часа на два. Она вообще не двигалась. Экран компьютера на столе кассира был темен и нем. Когда кто-нибудь покупал билет, женщина звонила поочередно на все станции и сообщала, что место занято. Мы хотели уйти. До поезда оставалось полчаса, мы были готовы ехать зайцами или в кабине машиниста, лишь бы выбраться из раскаленной Сучавы. Однако наш таксист произнес по-румынски что-то вроде «не дрейфь» и недолго думая встал в голове очереди и произнес перед народом какую-то речь. Через десять минут мы мчались по городу, набив карманы маленькими старомодными билетиками из коричневого и зеленого картона. Все нам сигналили, но мы в долгу не оставались. Красная «дакия» срезала повороты, как пожарная машина. Наш новый спутник рулил одной рукой, а второй искал музыку в радиоприемнике. На Тара де Норд мы влетели за пять минут до отхода поезда. Мы хотели бежать в вагон, однако парень сказал, что ехать далеко и долго, а у нас ни еды, ни питья. Очередь в вокзальный буфет была в половину той, за билетами. Но он просто зашел в стеклянную будочку и через окошко спрашивал у нас, сколько взять пива, минералки и с чем мы хотим бутерброды, одновременно обнимая и целуя молодую продавщицу в белом чепце. Все так и было. Девушка взяла деньги, дала сдачу, и мы оказались на перроне как раз вовремя, чтобы попрощаться и обняться. Парень взял с нас точно по счетчику.

И вот мы ехали на юго-запад: Гура Хуморулуй, Симпулунг Молдвенеск, Ватра Дорней, в глубь зеленой Буковины, меж поросших лесом гор, и я, в сущности, ничего не помню из этого путешествия и вынужден все сочинять заново. Наш толстый попутчик занял полтора места, и мы ему явно не нравились. Лет шестидесяти, упитанный, он, наверное, вспоминал старые добрые времена, когда царил порядок и всякая заграничная шантрапа не слонялась без ведома властей и не распивала в поездах пиво «Урсус». Во всяком случае, выражение лица у него было именно такое. Теперь мне приходится все это вспоминать, сочинять заново его серый костюм и бордовую рубашку, которую он снял перед Ватра Дорней. И голубое полотенце, которое он повесил на шею. В белой футболке, обнажившей его толстые и тяжелые руки, он отправился в туалет. Итак, я вынужден сочинять все это заново — что-то ведь должно было происходить на протяжении того долгого дня до самого вечера в Клуже, где шел такой же дождь, какой идет сегодня. Все приходится выдумывать сызнова, потому что дни не могут исчезать в прошлом, наполненные одним лишь пейзажем, неподвижной, неизменной материей, которая в конце концов стряхнет нас со своего тела, стряхнет, как все мелкие инциденты, эти лица и судьбы длиной в один взгляд. Во всяком случае, этот мужчина вернулся и погрузился в дрему, а мы-то надеялись, что он моется перед уходом, а не перед сном. Быть может, в путешествие отправляются затем, чтобы нести спасение фактам, чтобы поддержать их слабое одноразовое свечение.