Александр Дьячков-Тарасов - Тимур на Кавказе

— Обычай наших дедов и отцов запрещает проливать кровь сородичей. Её разрешается проливать только при самозащите. Ты её пролил нападая. Старики решили: тебя надо убить. Тебя надо убить бескровно. Тебя убьёт гвоздь.

Несчастный напряжённо слушал речь старика. При последних словах лицо его исказилось. Он пошатнулся, но устоял.

Несколько человек алан быстро схватили его, поволокли к дереву и туго привязали его к стволу. Стоявший тут же великан подошёл к бледному, как мел, осуждённому, приставил к темени громадный гвоздь с широкой шляпкой и сильным ударом молотка целиком вогнал его в череп. Труп не убирали двое суток.

Для генуэзцев положение создалось неприятное. Чезаре поспешил отправить глупого Сфорца под сильным конвоем княжеских воинов в Себастополис через Кюль-хара.

Чезаре решил немедленно продолжать путь, переехать в кабертайский город — Хумару — в двадцати милях вниз по течению Копы. Здесь на обширной долине при слиянии с Копой её притока, выбегающего из-под «Стробилос-монс» (Эльбрус) [61] Генуэзцы реку Теберду считали за Кубань. Река Теберда составляется из двух истоков; правый из них, Куначкир, вытекает из Клухорсгого озера. Здесь и шел транзитный путь через Клухорский перевал (Кюль-хара). На карте генуэзца Пицигани (XIV в. Кубань (Копа) вытекает из озера. , расположен большой город. Здесь я увидел сотни кибиток степняков, шалаши горцев, палатки византийцев, картавелов, руссов; около города паслись стада верблюдов, привёзших в местные склады горы тюков из Азии, через город Маджар, Этих товаров ждали стада припонтийских мулов; их стальные ноги и сильные спины переносили сюда из Себастополиса и Пецонды генуэзские и византийские товары. Длинные сараи на невольничьем рынке были всегда переполнены человеческим товаром; рабов доставляли сюда кабертайские, аланские, ногайские, зихийские князья.

У кабертайцев мы встретили феодалов, занимавшихся исключительно работорговлей. Они без стеснения отнимали у своих вассалов красивых детей, девушек и юношей и переправляли их на черноморские и степные невольничьи рынки. И если у алан меновою основною единицей была корова, то у кабертайцев ею служил, кроме коровы, и невольник. Хумаринцы находились на оживлённом торговом пути с Севера на побережье «Понта» [62] Чёрное море. . Они были богаты. В окрестностях города паслись многочисленные стада овец, коз и рогатого скота, а также табуны быстрых и выносливых лошадей, далеко известных под именем «хабертайских» [63] Кабардинских. . Хумаринские феодалы жили в больших домах, обнесённых каменными высокими оградами. Оружие они получали из Мзджара, из Византии, из Генуи. Они очень любили генуэзские мечи. В Хумаре мы имели факторию. Ею управлял субпрефект; он подчинялся себастопольскому «Консульскому отделению». Мы остановились в его доме. Он нам подтвердил, что Хумара была складочным торговым пунктом для Маджара. Отсюда горцы снабжались тканями, особенно шёлковыми, сосудами металлическими, солью, азийским оружием, женскими украшениями, специями Индии. Особенно ценные товары шли в Пецонду и в Себастополис. Везли их мулы. Для надзора за кипчацкими купцами в Хумаре жил ханский чиновник с отрядом воинов. Могущественный кабертайский князь Атажуко оказывал ему в этом полное содействие.

Мой пецондский знакомый кипчак Гасан-бей, которому в Пецонде я подарил кинжал, покинул нас, едва мы спустились с перевала «Кюль-хара»; он получил с нарочным важное письмо, как он сообщил мне об этом с озабоченным видом; в Хумаре субпрефект сказал мне, что у кипчаков замечена какая-то тревога; князь Атажуко сообщил мне, что из-за Гирканского моря (Каспийского), по слухам, вновь приближаются страшные азийцы с Тимур-беем [64] Так называли на Северном Кавказе Тимура. во главе.

Я не обратил особого внимания на эти зловещие слухи. Вы, дети мои, увидите, как ваш отец жестоко ошибся. Окончив деловые занятия по ревизии субпрефекта, я ходил на прогулку по городу.

В длинных бревенчатых сараях с земляной крышей, в темноте, на земляном полу томились рабы. Я посетил один из сараев. Там я услышал родную речь: за месяц нашего пребывания среди родного народа я успел восстановить в памяти забытую с детства аланскую речь. Я подошёл к соотечественнику, заговорил и узнал, что он недавно взят в плен кабертайским князем, закован.

Он просил меня спасти его. Я его ободрил. Сказал, что я его выкуплю. На следующий день мой соотечественник был на свободе.

Выйдя однажды на балкон, я заметил скакавшую группу всадников в войлочных шляпах, в дорожных халатах, с копьями, луками, кривыми саблями. Промчавшись мимо меня, они спешились у дома ханского чиновника. Полчаса спустя к нашему дому направилось шествие: впереди ехал в новом халате всадник с жёлтым знаменем, за ним три пары всадников; они везли какие-то свёртки, за ними следовал разряженный чиновник в сопровождении свиты в полном боевом вооружении.

Процессия остановилась у балкона. Чезаре поспешил спуститься. Татарин при помощи «осаулов» слез с коня и направился к Чезаре. Обменявшись рукопожатиями, они вошли в зал, красиво убранный коврами, генуэзским оружием и даже канделябрами. Глаза татарина при виде коллекции оружия заиграли. Для татар, как и для горцев, оружие было дороже всего на свете, и нигде оно не выделывалось так искусно, как в Генуе.

Чезаре предложил угощение: наш гость наотрез отказался от вина, но виноградную араку поглощал жадно и закусывал жирными кусками жаркого из баранины, посыпанного порошком из барбариса. Придя в весёлое настроение, гость обтёр куском плоского хлебца жирные губы, а затем, вымывши руки над походным серебряным тазом, поданным Антонио, торжественно оглядел стоявших вдоль стен татар и генуэзцев. Затем татарин запустил пухлую руку за пазуху и вытащил оттуда снежной белизны шёлковый платок и развернул его: там был пергаментный свиток с большой печатью на шёлковом шнуре — ханская грамота на имя Чезаре с приглашением прибыть в Маджар для обмена мнениями об улучшении торговых сношений Кипчакской империи с генуэзской республикой. Проводить нас до Маджара поручалось нашему гостю Магомету. Чезаре решил принять приглашение, и на другой день утром мы выехали на Север.

Дорога шла сначала по лесистому ущелью, затем поднялась на хребет, с которого открылись виды на альпийские луга, где чернели многочисленные стада кабертайских овец. От громадной пирамиды белоснежного Стробилоса несло холодком, и голубой с жёлтым значок Чезаре на конце копья Антонио, превратившись в воина, весело трепетал. Быстро ехали мы на резвых и выносливых кабертайских лошадях, подбодряемых утренней прохладой.