Владимир Динец - Азия на халяву

Самолет выкатился на взлетную полосу и замер. Глядя в иллюминатор, я представлял себе командира экипажа: сейчас он держит ногу на тормозе, дожидаясь, когда двигатели наберут тягу. Суета последних дней и двухчасовая давка в аэропорту здорово заморочили мне голову — уже не верилось, что мы действительно взлетим. А я так долго ждал этого полета! Еще в школьные годы я заметил, что по мере удаления от Москвы природа и нравы населения становятся все более интересными. Из книг было известно, что на окраинах страны вообще творятся всякие чудеса. Но многочисленные сложности, о которых речь впереди, долго не позволяли мне осуществить свою мечту и попасть в эти таинственные области — Дальний Восток, Памир, Туркмению, Арктику… Только позже, выйдя из школы на свободу и поступив в институт, сумел я проникнуть сначала в Приморский край, а потом и во все остальные районы, столь манившие меня в детстве. Вот он, первый день первого путешествия — я сижу, глядя в иллюминатор, и не знаю, что ждет меня впереди. Самолет, наконец, трогается с места, сначала медленно, затем все быстрее, словно пуля по ружейному стволу — и вдруг земля в окне уходит вниз, и все, что казалось несбыточным, становится сегодняшним днем. Через семь часов я уже шлепал под теплым дождем по лужам владивостокского аэропорта, а еще через пять надо мной был величественный полог уссурийской тайги. Я пробирался между серыми колоннами гигантских ильмов, то и дело встречая зверей, птиц и травы, знакомые мне лишь по книжкам. Неожиданно лес расступился, и открылась маленькая речка, каскад прозрачных плесов, соединенных звонкими водопадами. Серые скалы, заросшие папоротниками, окружали зеленые чаши заводей. Прямо в середине ближайшего озерка плавала яркая, словно китайская игрушка, расписная уточка-мандаринка. Я понял, что попал в страну приключений и чудес. Но действительность превзошла все ожидания.

В лучших традициях советской приключенческой литературы, эта история началась с не полученной вовремя записки. Вот уже четыре месяца по всему Приморскому краю шли дожди. Реки вышли из берегов и сносили мосты — один за другим. Улицы поселков заболачивались на глазах. По тайге, набухшей от сырости, бродили мокрые звери. От дождя было плохо всем. Олени не успевали вовремя услышать тихие шаги леопарда — мешал беспрерывный шелест капель. Рыбы травились ядохимикатами, смытыми с рисовых полей. Змеям никак не удавалось погреться на солнце. Мелкие букашки прилипали к каплям и тонули в них. Бабочки не могли летать. Птицы не могли ловить бабочек. Мне тоже было плохо. Три дня я бродил по лесу и промок настолько, насколько вообще можно промокнуть. В тайге встречалось столько интересного, что спать было некогда, да и негде. Уссурийские «джунгли» — зоопарк без решеток и табличек, щедрый на сюрпризы, только надо уметь их видеть — иначе тайга мало отличается от подмосковного леса. Пробившись сквозь липкие папоротники, я вышел на разбитую перегруженными лесовозами грунтовку. На прощание лес вылил за шиворот пару литров воды, шлепнул веткой по глазам и порвал колючками рукав. Скользя по красноватой глине и отдирая от сапог налипшие комья, я побрел вниз. Дорога была проштампована широкими отпечатками тигриных лап. Судя по следам, тигр тоже скользил по грязи, но почему-то не сворачивал. Время от времени он делал длинные прыжки и что-то хватал — скорее всего, лягушек. В одном месте зверь явно подскользнулся и упал на бок. Уже в темноте я добрел до полусгнившей избы на окраине деревни Каменушки. Мой друг, владелец избушки, уехал в город, оставив дом в моем распоряжении. Осторожно пройдя между дырами в полу, в которых плескалась бездонная хлябь, я упал на раскладушку и дальнейшее наблюдение за тигром осуществлял уже во сне. Утро было солнечным! Клочья тумана еще поднимались с мокрых сопок, капли воды блестели на листьях, но уже грелись ленивые змейки на ступенях крыльца, махаоны трепетали темно-зелеными крыльями, собравшись вокруг луж, голубые сороки кувыркались в ветвях тополя, и весь мир быстро согревался и высыхал. Сосед Миша чинил дверь. Незадолго перед тем тигрица, на участке которой стояли наши дома, снова схулиганила — попыталась утащить Мишину лайку. Собака порвала веревку, впервые в жизни справилась с открывающейся наружу дверью и вбежала в дом. Миша, услышав могучий бас и забыв, что дверь открывается наружу, подпер ее лопатой. Тигрица поддела дверь когтями, получила лопатой по носу, истошно замяукала и отступила в лес, где рычала в течение часа. Было три часа ночи, и в деревне проснулись все до последнего цыпленка (должен предупредить, что меня при этом не было и события передаются в соответствии с Мишиным изложением). Миша сообщил мне последние деревенские новости. Погода, по прогнозу, установится надолго («широта крымская, долгота колымская» — говорят в Приморье о местном климате). Лаборант заповедника со скандалом уволен — выпил жидкость из банок с заспиртованными змеями. Размышляя о вкусе змеиной настойки, я пошел домой, собираясь просушить шмотки. Нежно взглянув на висевшую рядом с дверью мемориальную табличку, посвященную моему пребыванию в Каменушке (повесил ее, разумеется, я сам), я поправил цветы в прибитой снизу баночке и тут заметил на двери записку. В ней говорилось, что начальник противочумной экспедиции Женя приехал в село и ждет меня до вечера в конторе заповедника. Поскольку вечер уже прошел, и не один, было ясно, что мне придется добираться к нему на озеро Ханка самому. Но у меня не было пропуска в погранзону, совершенно необходимого для любых перемещений по территории края. На всем протяжении российской истории свобода сохранялась на окраинах государства. Сперва ею наслаждались северяне-новгородцы, потом — запорожские и донские казаки, сибирские первопроходцы, колонисты Камчатки и Аляски. Нередко любителей свободы даже отправляли туда насильно. При советской власти решено было окраины от страны изолировать. Сначала их назвали «территории, находящиеся под управлением НКВД», затем переименовали в пограничную зону. К 1985 году погранзона занимала примерно треть территории СССР и включала, например, Уренгой (600 км до Карского моря) и Норильск (2500 км до ближайшего иностранного государства).