Василий Песков - Зимовка

version="1.0" encoding="utf-8"?> adv_geo Василий Михайлович Песков Зимовка Антарктида, Восток 1983—1984 ru ru LT Nemo FB Tools 2006-02-01 OCR «LT Nemo» 2006 6B13ACF2-02AA-4881-85F2-6203CEE1EE84 1.0 Песков В. М. Странствия «Мысль» Москва 1991 5-244-00492-1

В марте 1983 года я отдыхал в Подмосковье. Вернувшись как-то с лыжни, в свежей газете прочел заметку, меня взволновавшую. На станции Восток в Антарктиде в самом начале зимовки полярной ночью случился пожар – сгорело помещение, где работали дизели. Один человек при пожаре погиб, а двадцать его товарищей оказались без света и без тепла. Я бывал на Востоке, знал, насколько суровы условия этой антарктической станции, знал, что никто и ничем не мог помочь людям в тех трагических обстоятельствах – полярной ночью со станцией невозможно никакое сообщение, только по радио. Как могли люди выжить, оставшись без тепла при морозе в семьдесят градусов? Узнав, что зимовщики возвращаются на Родину на теплоходе, я прервал отпуск и поспешил им навстречу. Это было необходимо – понимал: в Одессе они сразу окажутся в объятиях близких и разъедутся кто куда. Надо было встретиться с ними до прихода в Одессу. Прилетев на Канарские острова, я дождался шедшей из Антарктиды «Башкирии» и на ее борту познакомился с зимовщиками. Двадцать дней до Одессы я с ними беседовал – со всеми вместе и с каждым в отдельности… Трудной, нечеловечески трудной была зимовка.

Двенадцатого апреля Восток не вышел на связь. Проспал радист? Такого в Антарктиде не бывает, связь – дело святое. И все-таки, ну живой же радист человек…

В сутки Восток на связь по графику выходил девять раз. Когда он не вышел в эфир во второй установленный час и в третий, все поняли: что-то случилось… Отсутствие связи – уже происшествие чрезвычайное. Но что за этим стоит?

Размеры беды на Востоке в тот день никто предвидеть не мог.

Вечер 11 апреля был на Востоке обычным. После бани поужинали. Смотрели фильм «Расследование». Поговорили в связи с этой картиной о житейских делах на далекой земле. Кто-то вспомнил: «Завтра День космонавтики… И весна. Уже на ивах, поди, барашки. Вода. И землей пахнет…» Вздохнули. Тут, на Востоке, апрель – глубокая осень. Солнце еще встает ненадолго над горизонтом. Но через десять дней – все, светила не будет – одна непрерывная, долгая ночь…

Механики-дизелисты Алексей Карпенко и Сергей Кузнецов кино в этот вечер, как обычно, не посмотрели. С начала зимовки механики, хорошо понимая, что жизнь станции целиком зависит от исправности четырех стоявших рядком дизелей, работали по пятнадцать часов в сутки – перебирали по «косточкам» два запасных двигателя, пока два остальных, ни на минуту не замирая, снабжали станцию теплом, светом, электричеством для приборов, механизмов, радиостанции.

В тот вечер после бани механики дали себе передохнуть. Сергей сейчас старательно вспоминает: о чем же они говорили в тот вечер? «О дизелях, конечно! О них обязательно каждый вечер шел разговор…» Еще говорили «за жизнь». Карпенко поведал Сергею, почему решился поехать сюда, в Антарктиду, рассказал, что в последний момент раздумал, «но отказаться было уже неудобно» Рассказывал Алексей о своей студенческой жизни, об инженерной службе. Вспомнил места под Ленинградом, где любил бывать летом. «После этих снегов мы, Серега совсем по-другому будем глядеть на землю…» Обычный был разговор. Уже выключив лампочку, два механика уточнили, что будут делать завтра в первую очередь. Их жилье примыкало к ДЭС (дизельной электростанции). Всегда был слышен гул дизелей. Друзья пожелали друг другу хотя бы во сне не видеть свои механизмы.

Никто не знает, что снилось инженеру Карпенко в эту последнюю для него апрельскую ночь…

Позже всех, как обычно, лег спать радист Валерий Головин. Быстро, в минуту, он перегнал в Мирный столбик цифр зашифрованной метеосводки – давление, облачность, влажность, температура. Температура с вечера была минус шестьдесят семь. В заключение своему другу в Мирном Василию Прошкину Валерий отстучал «73» – «наилучшие пожелания», щедро добавил еще «88» – «обнимаю». И радисты расстались до завтра.

Сергей Кузнецов проснулся от запаха дыма. Включил свет. Прошел из «спальных апартаментов» в дизельную, где дежуривший в эту ночь третий механик Сергей Касьянов мыл в керосине поршневые кольца. Вместе прошлись, принюхиваясь, по ДЭС – ничего. Оделись, вышли наружу и сразу увидели пламя. Оно пробивалось сбоку жилой пристройки ДЭС. Механики бросились бить тревогу. Один побежал к телефону, другой – будить Карпенко…

У меня на листах ребята нарисовали весь план Востока. Отдельно в крупном масштабе – ДЭС с пристройкой. Красным помечено место начала пожара и время – 4 часа 17 минут, когда заметили пламя. Стрелками показали, кто, когда и откуда, полуодевшись, бежал на пожар.

Ночь, мороз за семьдесят. И пожар. Подобные ситуации в последние годы стали модными в фильмах ужасов. В мягком кресле кинотеатра сидишь, наблюдая, как мечутся люди, застигнутые бедой. Тут же была реальная жизнь. Живые люди бежали, поднятые криком: «Пожар!» И это происходило все равно как на космической станции – любой из бегущих хорошо понимал, что значит глубоко в Антарктиде, в самой холодной точке ее, на пороге полярной ночи мгновенно лишиться тепла и света. Никакая самая доброжелательная рука помощи не в состоянии сюда дотянуться…

С детства помню пожар в нашем крытом соломой селе. Огонь подбирался к нашему дому. Помню отца на крыше. Солома покрыта веретьем. Цепочкой стоявшие люди непрерывно подавали отцу на крышу ведра с водой – отец опоражнивал их: одно – на себя, одно – на веретье. Помню отчаянный крик: «Мишка, прыгай – сгоришь!» Отец спрыгнул, когда задымилась одежда. И крыша нашего дома вспыхнула. Страшно. Памятно на всю жизнь. Но то была всего лишь беда, рядовая, распространенная в степных соломенных селах.

Тут же была катастрофа.

Каждый делал, что мог, для спасения. Синяки, ссадины, кровоподтеки, ожоги, сломанное ребро обнаружились позже. В эти же четверть часа отчаянной схватки ранений никто не почувствовал.

Но сражение, сразу же стало видно, проигрывалось. Негорючие с виду стены (алюминий и бакелит с прокладкой из стекловаты) горели, выделяя удушающий дым. А что касается наполнения всей постройки, то все в ней, пропитанное соляркой и маслами, казалось, только и ждало огня.

Надо знать Антарктиду. Она действует, как знакомый нам бытовой холодильник: вымораживает, иссушает. Все превращается почти в порох. Сухость такая же, как в Сахаре. И пожары – бич Антарктиды. Сколько их было тут, зарегистрированных и не помянутых на бумаге, с жертвами и без жертв! Первыми горели англичане на своей станции Хоп-Бей. Свирепствовали пожары в зимовку 1960—1961 годов. У нас в Мирном погибли восемь аэрологов (сгорели в занесенном снегом жилье). У американцев на Мак-Мёрдо огонь поглотил на четверть миллиона долларов ценнейшего оборудования. Пожары случались в идущих по Антарктиде санно-тракторных поездах. Из вагонов люди выскакивали, как из горящих танков, и катались по снегу, сбивая огонь на одежде. А случалось, не успевали выскакивать. «Пожар тут, кажется, может возникнуть и от плевка», – мрачновато шутят полярники.