Сергей М. Зайцев - Варяжский круг

Никто не мог оспорить того, что Великий полис поднялся в центре вселенной. Все военные дороги, и торговые пути, и пути паломников пролегали через него. Из далекой заснеженной Свитьод и из Руси приходили сюда ладьи и приходили корабли из Египта. Здесь купцы из Кордовы и Магриба поджидали караваны с шелкового пути, здесь продавали сказочные по своей красоте камни Индии и святые реликвии из Палестины. Полис был Великим перекрестком, и полис был настолько огромен, что целая вселенная легко умещалась в нем – кроме греков здесь жили италийцы, болгары, печенеги, славяне, варяги, норманны, турки, евреи, арабы, латиняне. И многие из них с гордостью именовали себя византийцами потому, что родились здесь или потому, что здесь родились их дети. Многие выдавали себя за греков и принимали их веру и их имена.

Царственный город, основанный богоподобным Константином, стал городом, на который, как на столп, опиралась вселенная. Он стал новым Вавилоном, но в нем, в отличие от древнего Вавилона, люди, говорящие на разных языках, сумели договориться. Люди уняли свою гордыню и выстроили город, какого еще не видел свет. Византийцы были не только трудолюбивы, но и мудры. Они задумали Константинополь столицей Империи. А что за Империя без единой веры! Это пришло византийцам на ум, и они принялись строить свой полис, принимая на веру Христа и посвящая ему многие великолепные храмы. Византийцы высоко над миром подняли крест, который до тех пор был в руках гонимых всеми, но упорствующих в своей вере людей, – и всячески крепили этот крест и служили ему. О мудрые, мудрые византийцы! – вскоре они научились именем креста удобное неправое делать правым, ложь объявлять истиной, низкое возвышать, неугодное предавать анафеме, а значит, и позору, и изгнанию, позорное же представлять временной уступкой, а корыстное – помощью заблудшим язычникам. Вера христиан была гибка и общедоступна. И с этой верой империя могла бесконечно расширять свои границы и владеть вселенскими богатствами.

Но как ни мудры были византийцы, а и они не раз прогневили небеса. И Господь в наказание им слал на город землетрясения и пожары, мор и войны. Редкий год не воевала Империя, а стояла она сотни лет. Многие из иноверцев и язычников были настолько сильны и дерзки, что умели пробиться к полису с суши и осадить его, другие же, сидя на бесчисленном множестве судов, окружали столицу с моря. Это были авары, персы, русы, арабы. Но город, с трех сторон защищенный морем, а с суши – мощными стенами в несколько рядов и рвами, был неприступен. Кровью врагов были обильно политы берега полуострова и земля возле константинопольских стен. Многие осадные башни, суда и ладьи сожгли византийцы «греческим огнем». А залив Золотой Рог всякий раз запирали цепью, протянутой от берега до берега. И молились византийцы, молились, молились… Иногда небеса внимали этим мольбам и насылали на море страшные бури и топили неприятельские корабли. Тогда волны выбрасывали к стенам осаждаемого города тысячи трупов. За века дно Босфора и Пропонтиды сплошь покрылось вражескими костьми. Собрав их, жители полиса легко могли бы выстроить мост через Босфор или новую вавилонскую башню.

Однако, несмотря на свои бесчисленные беды, Константинополь рос и хорошел. Императоры сменялись на троне – счастливые и несчастливые, жестокие и мягкие, прозорливые, тщеславные, коварные, побеждающие врагов или побеждаемые врагами, жадные или расточительные. Какими бы византийские императоры ни были, все они желали утвердить свою династию и увековечить память о себе. Императоры возводили новые стены, стелы и столпы, дворцы и храмы, они строили повсюду монастыри, чтобы после смерти быть похороненными в них. И многое нарекали своими именами. Время шло. Императоры гибли во дни смут от рук убийц или, сосланные, ослепленные палачом, доживали свой век в мучениях в сырых подвалах монастыря где-нибудь на острове Проти, а их коварные преемники уже торопились, перестраивали на свой вкус и Большой царский дворец, и Константинополь, и саму Империю. И поднимались на площадях и улицах полиса новые памятные стелы и столпы.

Воистину велика Империя, способная дать жизнь такому городу, проходя по улицам которого невозможно даже сосчитать все его дворцы! А человек, впервые ступивший на мостовую месы, сразу ощутит это величие. Идущий же от Харисийских ворот до площади Августион, будет настолько поражен видом открывшейся ему красоты, что окажется подавленным ею и потеряет дар речи, а когда вновь обретет его, то все равно ничего не сможет сказать своему спутнику о виденной красоте, потому что не отыщет внутри себя нужных слов. Многие пытались рассказать о полисе, описывали его и так и этак, и помогали себе жестами, и чертили на песке… Греки гордились тем, что ни у одного из авторов не вышло описания полиса, достойного самого полиса. Греки говорили, что о полисе можно рассказать лишь биением сердца. Еще говорили, что если человек, пришедший к Большому дворцу, или к св. Софии, или к Ипподрому, – не византиец, то, созерцая эти великолепнейшие строения, пожелает здесь же стать византийцем, чтобы больше никогда не покидать Великого города.

Константинополь уже давно не умещался в границах, очерченных его основателем. Город рос вверх и вниз, город становился на сваи в заливе Золотой Рог и тесно лепился у стен жилье к жилью подобно ласточкиным гнездам. Из века в век полис был перенаселен. Ремесленники, торговцы и рыбаки селились за воротами города, они отстраивали жилые кварталы и на другом берегу залива, в Галате и Пере, – и жалкие дома их и лачуги стояли так плотно, что были схожи с муравейниками. Многие из этих жилищ сообщались друг с другом, и, войдя в один какой-нибудь дом, можно было пройти целый квартал коридорами и комнатами и не увидеть солнечного света. Дома, отстроенные мастеровым людом, поднимались в иных местах до восьми-девяти этажей. Улицы между кварталами были так узки, что проезжающая по ним арба обязательно задевала колесом человека, если тот не успевал прижаться спиной к стене. Здесь не было водопроводов и удобств, как в центре. Это были кварталы выгребных ям и засоренных, полных грязной воды и нечистот сточных канав, это были окраинные душные и сырые улицы с вонью, плесенью, болезнями, с вечной руганью… Но это был полис! И жители его им гордились.

Алексей I Комнин, севший на константинопольский престол, отличался от большинства своих предшественников редким талантом полководца и бесстрашием, изумляющим всех, кто был ему свидетель. Такое бесстрашие более подобало бы простому воину, который груб и темен и бесстрашием своим зарабатывает на хлеб, нежели отпрыску знатной фамилии, образованному, глубоко чувствующему и тонко мыслящему. Хотя любого человека красит бесстрашие! Четырнадцати лет от роду Алексей Комнин рвался в поход против турок, и только милостивая судьба сумела уберечь юношу от участия в этом несчастливом походе, в котором византийские войска были разбиты, а император Роман Диоген попал в плен. В шестнадцать лет, назначенный стратигом-автократором, Алексей уже подавлял мятеж норманна Руселя, в двадцать лет – мятеж Никифора Вриенния Старшего. Еще через полгода в качестве великого доместика [26]молодой Комнин наносит поражение новому мятежнику – Василаки, дерзнувшему возложить на свое чело императорскую диадему.