Сергей М. Зайцев - Варяжский круг

Ингольф несколько раз ударил в дверь кулаком. Ее отворил старик-грек, которого Ингольф, здороваясь, назвал Аввакумом. Войдя, берсерк объяснил старику, кого он привел. Аввакум выслушал его, кивнул и проводил всех троих во внутренний дворик обители. Сам же куда-то исчез.

Берест и Эйрик осмотрелись. Дворик, залитый солнцем, был квадратный и со всех четырех сторон заканчивался глубокой галереей с колоннами. На затененных стенах здания игрец заметил фрески и рассмотрел изображенных там воинов в полном византийском вооружении, стройных тонконогих коней, запряженных в колесницы, храмы полиса. А на стене, соответствующей положению Золотого Рога, было нарисовано множество лодок, галер и дромонов. И все фрески были как бы связаны одним смыслом и повествовали об одном событии. Сам дворик с маленьким фонтаном посередине отличался такой чистотой, и чистота эта после грязных улиц так бросалась в глаза, что Эйрику и Бересту казалось неловким стоять здесь, на мраморе, босыми ногами, которыми они только что ступали по мостовой. Они боялись оставить следы и оттого испытывали смущение. А дворик весь был искусно выложен мрамором: вдоль галерей – светло-зеленым, ближе к центру – белым, потом светло-розовым, а возле фонтана – красным. И сам фонтан был сложен из полированных кусков красного мрамора. По углам дворика стояли большие горшки с множеством цветов.

– Подворье кюриоса Сарапионаса, – пояснил Ингольф. – Мы все тут живем. И вы будете жить здесь.

Эйрик спросил, где же теперь все остальные. А берсерк пожал плечами и сказал, что у каждого есть свои облюбованные места, – многие засели по тавернам, другие пошли к женщинам. Кое-кто еще с прошлых лет обзавелся семьями. Мало ли… Но Гёде придет, обещал Ингольф. Гёде уже не волнуют женщины – совсем стал старик. Видя, что игрец разглядывает фрески, берсерк сказал:

– Это царь-император! Вон там – на коне, посмотри, с алой повязкой на лбу. Алексей…

Берест отыскал глазами императора – красивого, нежного юношу в сонме белокрылых ангелов. У императора поперек колен лежал обнаженный ромейский меч, а в руках у ангелов были лиры, трубы и тимпаны.

Ингольф показал рукой на корабли:

– Там плывут крестоносцы. Это царь Алексей переправляет их на Дамалис. Так было семнадцать лет назад.

Эйрик и Берест не увидели на нарисованных кораблях ни одного крестоносца, а Ингольф сказал:

– Я тоже смотрел и тоже не увидел. Но греки говорят: «Император – как солнце, латиняне – песок!» Я тогда подумал: как говорят греки – так и нарисовали. Увидишь ли песок?.. Но не согласился с греками, латиняне – не песок.

Здесь пришел старик Аввакум и позвал всех троих за собой. Он завел их в дом, в котором в этот жаркий час царили полумраки прохлада, и, открыв одну из комнат, первым вошел в нее. Комната была освещена двумя маленькими оконцами, оставленными под самым потолком. В оконца светило солнце. Оно пронизывало полумрак узкими косыми лучами. На полу вдоль стен, сложенных из белого тесаного камня, были рядком расставлены сундуки разной величины и ларцы. Аввакум указал на два сундука, которые просил открыть. Эйрик и Берест взялись за крышки и с трудом подняли их и увидели, что один сундук полон одежды, а другой – обуви. Здесь старик сказал им одеваться, но они не могли ничего выбрать, а только перекладывали одежды из одного угла сундука в другой. Многие вещи они видели впервые и не знали, как их следует носить. Тогда Аввакум сам отыскал для них одежду и нарядил их, как знатных ромеев. Так же ловко старик подобрал обувь и приступил к следующему сундуку, где хранилось оружие. Однако здесь не требовался помощник. Эйрик без раздумий взялся за рукоять секиры и уже не обращал внимания ни на что другое. Он взмахнул секирой над головой, и та запела холодно и тревожно. Эйрик переглянулся с Ингольфом. Оба заулыбались, а берсерк от удовольствия еще прищелкнул языком. Игрец же избрал франкский меч, очень похожий на тот, что был подарен ему Ярославом.

После всего старик Аввакум дал Эйрику и Бересту по одному кожаному кошелю с монетами и вышел из комнаты и позвал всех за собой. Пока проходили галереей в другой конец дома-обители, Ингольф взвесил в руке кошель Эйрика и сказал, что там будет не менее сотни номисм или почти полторы имперские литры. И одобрительно покачал головой – не жаден Аввакум в кладовой Сарапионаса!

В просторном зале, отданном под жилье дружине Рагнара, старик устроил трапезу. Пищу он принес простую: хлеб, мясо, рыбу и сыр. Запивать все это нужно было вином, разбавленным водой. Но Эйрик и Берест не разбавляли и пили не после насыщения, а до него. Поэтому хмель затуманил им головы очень быстро. Чаши еще не были пусты, а усталость уже сломила силы пьющих. Эйрик и Берест отыскали глазами ложе и покинули трапезу. Тогда Аввакум взялся убирать со стола. Он оставил только то, что не позволил унести Ингольф – кувшин с вином, кубок и лепешку сыра.

Скоро старый грек ушел.

Ингольф, выпив все вино и съев весь сыр, тихо запел о своих думах. Слова он складывал одно к другому, как приходилось. Ингольф не отличался умением придумывать висы. И песня его была проста: он радовался тому, что здесь, неподалеку нашел женщину, которая родит ему сына. О, это большая удача! Родит сына!.. Он подарит ей много монет и украшений и сделает так, чтобы женщина радовалась жизни. Ингольф, вознеся руки над головой, спел хвалу богу христианскому, после же него – и богам языческим, а особо тепло воспел Фрейю, богиню любви и плодородия. Потом загрустил Ингольф. Садя на полу и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, он совсем тихо сказал, что придет однажды ненастный день, когда славный берсерк покинет этот мир. Все будет просто – берсерк не заметит нацеленного ему в грудь острия. Он поднимется на небеса и опробует там все блюда и все вина, которые, может быть, окажутся еще вкуснее этого греческого вина. А когда бесконечное пиршество ему наскучит, он непременно вернется. Ингольф спустился в любимую Свитьод…

К ночи Ингольф ушел.

Два дня в обитель не приходил никто из людей Рагнара. Только всё тот же старик в определенное время приносил еду и уходил. Эйрик и Берест несколько раз пытались заговорить с Аввакумом, но он оказался человеком неразговорчивым и отвечал им кратким «охи» или «най» – «нет» или «да» и удалялся. Если же вопрос требовал многословного ответа, Аввакум вообще молчал.

Эйрик время от времени заговаривал про Ингунн, которая ждет его в Бирке, и про родившегося младенца. На игреца же это наводило грусть. Он думал о том, что, наверное, многие, с кем он встречался на своем пути, уже не числили его в живых. И первая среди них – Настка. Она была теперь так далека, что игрецу иногда казалось, будто ее вообще не было, а было лишь нечто, пересказанное из жизни другого, была Настка, которой он даже не видел, были слова, каких он не произносил, и были травы, что пригибались – но не под его ногой. Долг же остался за ним…