Геннадий Ананьев - Князь Воротынский

– Не пойду поперек воли Господа, отдам Девлетке Астрахань. Казань не вдруг, но тоже уступить придется. Повелел готовить письмо послу моему в Крыму Афанасию Нагому. Пусть скажет о моем желании Девлетке. Следом послов к нему пошлю. С шертной грамотой.

– Иль воеводы у тебя, государь, перевелись? Иль рати ты всей лишился? Прикинь, великому князю Киевскому Владимиру легко ли было обороняться от печенегов-половцев? Выдюжил! И Россия с ним вместе выдюжила. Или против Мамая прадед твой встал играючи что ли? Силу силой ломать надобно. И то сказать, уступишь ты Девлетке-сарацину, все твои недруги головы поднимут. Заедят. Не забудь и казаков, кто тебе поверил и под твою руку встал. На погибель оставишь их если, твое слово впредь гроша ломаного не будет стоить.

– Твоими устами да мед бы пить…

– А ты руки мне развяжи. Отдай мне не только порубежников, но и окскую рать. Под единым воеводством разумней дело пойдет. Не хулю покойника Вельского и Вельских вообще, только Магмет-Гирей обманом стольный град при отце твоем разрушил, теперь вот, тоже обманом, – Девлет-Гирей.

– Не суди отдавших Богу души.

– Верно, судить не мне, грешному, но наперед без поспешности главного воеводу на речную рать следует ставить. Самое же лучшее, как я челом бью, под единую руку полки и порубежников. Доверься без опаски. Как поход на Казань в свое время доверил. Я уже с Разрядным приказом роспись сготовил, откуда сколько ратников на Оку. Без городов северных и западных.

Не вдруг ответил царь Иван Васильевич. Долго думал только ему известную думу, заставляя тем самым тревожиться князя Михаила Воротынского, искать убедительный слова в пользу того, что он предлагает, и вместе с тем сомневаться, вернул ли самовластец свое ему доверие или все еще во власти ложных наветов и считает возможной измену. Это предположение особенно угнетало князя-воеводу. А самовластец молчал. И настала такая минута, когда Михаил Воротынский едва сдержался, чтобы не отказаться от всех чинов и не попросить царя отпустить его во вновь пожалованный удел – в Новосиль. Еще бы миг. Но Иван Васильевич вздохнул, словно давила на его душу непомерная тяжесть, и молвил:

– Будь по-твоему, – и тут же повелел: – Роспись Разрядный приказ сегодня же пусть мне представит.

– Мы с дьяком Логиновым новую роспись по строительству сторож, крепостей и засек подготовили, прикинув, сколько Москве понадобится посохи, чтобы отстроить и заселить ее…

– Лишнее. Все оставь по-прежнему. Москву Вологда и Поморье на свои плечи возьмут. Дерзай, князь! Поспешая, дерзай!

Загонял князь Михаил Воротынский и помощников Тюфякина, Ржевского, Булгакова, и своих новоиспеченных бояр: едва они определили места новым городам, новым сторожам и засечным линиям, как князь отправил их в те районы, где рубились эти города и сторожи – все шло по росписи, никто не тянул время, работа спорилась, уже можно было везти санными обозами многие крепостицы для сторож, ставить их и приниматься за устройство засек; все ждали только его, главного порубежного воеводы слова. А он-то никак не решался его сказать. Он как бы остановился на развилке дорог с предостерегающими указателями: вправо пойдешь, без худа не обойдешься, влево пойдешь, не меньшее худо обретешь.

Еще когда Девлет-Гирей, возвращаясь в Крым, переправлялся через Оку, нойон Челимбек послал в Одоев своего человека. Как и было условлено, если не встретится он ни с князем, ни с Двужилом, то должен обратиться к настоятелю соборной церкви. Посланец Челимбека, человек опытный в таких делах, из бывших христиан, принявший мусульманство, без труда нашел нужного священника и пересказал ему все, что было велено: на будущий год поход не отменяется, назначен уже предводитель похода – Дивей-мурза.

Известив об этом царя Ивана Васильевича, князь Воротынский испросил на этот раз разрешение на отправку в Тавриду своего купца, чтобы тот, встретившись с нойоном и ципцаном, своими глазами поглядевши, своими ушами послушавши, узнал бы более подробно о предстоящем походе. Вернуться купец должен был через месяц, не раньше, тогда станет ясно, как разумно поступить, сейчас же князь никак не мог справиться с раскоряченными мыслями.

Да и как справишься, если куда ни кинь – всюду клин. Ну, повезут посошники крепостицы, поставят их на место, им предназначенное; ну, казаки, стрельцы да дети боярские, к сторожам приписанные, прибудут, а дальше что? Каждому дом обживать, землю с весны начинать обхаживать, иначе чем коней и себя кормить; и не успеют они с местностью, где им служить, познакомиться как следует, дома не обживут – тут тебе и татары нагрянут. Бросай все и – ноги в руки. К воеводам под крыло. А крымцы что? Оставят, что ли, сторожи нетронутыми? Держи карман шире. Вот и получается, что весь труд посохи – козе под хвост.

А если с другой стороны посмотреть, то вроде бы грех готовые укрепления не ставить на пути крымских туменов. Вырастут они в Поле, особенно по берегам рек возле удобных переправ, как грибы – не вольготно поведет Девлет-Гирей свою рать, вынужден будет вступать в мелкие стычки, что затормозит его движение, позволит лучше подготовиться к встрече, более подробно выяснить направление главного его удара, получить от по-рубежников совершенно точные сведения о численности войска. Разве от такого можно отказываться?

В общем, никак не мог определиться главный порубежный воевода. Без совета, получалось, никак не обойдешься. «Одна голова – хорошо, две – лучше. Сяду-ка я с Никифором Двужилом и Мартыном Логиновым, как они посоветуют, так и поступлю».

Разговор получился удивительно коротким. Князь Воротынский без обиняков признался, какие сомнения его мучают, и первым заговорил дьяк Логинов:

– Слушал я прежде, как ты, князь, брату своему сказывал, что право в Поле соваться в бою добудется. Если дадим по мордасам крымцам так, чтобы надолго отбить охоту лезть на нас, вот тогда и пойдем, засучив рукава, новые линии осваивать. Таков и мой совет: пусть в лесах все срубы подождут. Долго ли осталось? Лето одно. А вот засеки ладить я бы послал. Со стрельцами, конечно, для охраны. С казаками, чтобы те дозорили. Как только басурманы появятся, тут же, не мешкая, – в города.

– И это – лишнее, – возразил Двужил. – Засеки, они когда засеки? Если у сторож под глазом. А если поход когда, какая от них задержка? Ну, угодят в ямы другой да третий десяток, а толку-то что? Слезы. Разметать засеку тумену – раз плюнуть. Так что, князь, мое слово такое: не гони на лихо людишек, пусть до срока все так остается, как есть. Не одну сотню лет жили, а уж лето передюжим. Тебе сейчас лучше ополчать полки новые. Старых-то, знающих окскую службу, нет. Пищали полковые оплавились. Рушниц сколько погибло в пожаре. Вот и проси царя, чтоб Пушкарский приказ повелел всем мастеровым на окские полки работать.