Гэри Дженнингс - Ацтек. Гроза надвигается

Впрочем, это всего лишь мое собственное предположение. Однако у вас, ваше преосвященство, и у вас, почтенные братья, еще будет возможность его подтвердить или опровергнуть. Этот остров, на котором стоит город Теночтитлан-Мехико, расположен на еще менее устойчивом, чем Шалтокан, илистом донном ложе, и его то и дело сотрясают толчки, порой очень сильные. Рано или поздно вы и сами ощутите конвульсивное сотрясение земли, вот тогда и посмотрите, как откликнутся на него ваши сокровенные органы.

По правде сказать, для столь долгой задержки в Цаачиле и ее окрестностях у нас не было никакой веской причины. Нам просто хотелось отдохнуть в столь приятном месте, прежде чем снова пуститься в долгий и трудный путь. Пожиратель Крови, невзирая на седину, похоже, вознамерился не оставить без внимания ни одну из доступных местных красоток, я же ограничился осмотром достопримечательностей и даже не вел торговых переговоров. Последнее, однако, объяснялось просто: самого ценного местного товара, здешней изумительной краски, у сапотеков тогда на продажу не было.

Вы называете эту краску кошениль и, наверное, знаете, что ее получают из насекомых, именуемых ночетцтли. Эти насекомые в огромных количествах размножаются на плантациях нопали, особого вида кактусов, которыми они и питаются. Когда насекомые (это случается в определенное время года) достигают зрелости, их сметают с кактусов в мешки и умерщвляют, опуская в кипяток, подвешивая в парилке или запекая на солнце. Затем их трупы подсушивают, получается что-то вроде сморщенных семян, и продают на вес. В зависимости от того, каким из трех способов насекомые были убиты, они после измельчения дают три вида ярких красителей – гиацинтовый, пурпурный и светло-карминовый. Никаким другим способом такую красивую краску не получить. Так вот, как выяснилось, в тот год весь урожай насекомых был целиком закуплен купцом из Мешико, побывавшим здесь до меня. Это оказался мой знакомый, помните – тот самый, с которым мы разговорились еще в стране Шочимилько. Так что мне рассчитывать на краску уже не приходилось, ибо насекомых, как вы понимаете, торопить бесполезно.

Вспомнив, что этот торговец рассказывал мне про, на редкость стойкую, пурпурную краску, вроде бы как-то связанную с улитками и народом, именующим себя «бродягами», я стал расспрашивать об этом и Красную Реку, и его знакомых, в том числе и торговцев, но все они, похоже, просто не понимали, о каких таких улитках и «бродягах» речь. Так и вышло, что за время пребывания в Цаачиле я совершил всего одну торговую сделку, причем не из тех, какие в обычае у прижимистых почтека.

Старик Красная Река устроил мне аудиенцию у Коси Йюела, бишосу Цаа, то есть у Чтимого Глашатая народа Туч, и правитель этот любезно согласился показать гостю свой дворец, отличавшийся роскошным убранством. Больше всего меня заинтересовали две драгоценности: во-первых, Пела Ксила, супруга бишосу, она была из тех женщин, при одном взгляде на которых у любого мужчины текут слюнки. Но о том, чтобы заполучить эту красавицу, не приходилось и мечтать, так что тут мне пришлось ограничиться обрядом целования земли. Однако, увидев другую вещь – удивительной работы гобелен из перьев, – я твердо вознамерился его заполучить.

– Вообще-то он был изготовлен одним из твоих соотечественников, – заметил хозяин покоев, похоже, несколько раздосадованный тем, что я не свожу глаз с изделия мастера из Мешико, вместо того чтобы любоваться причудливыми драпировками тронного зала, которые приобрели свой замысловатый узор с помощью особого способа окраски. Их сначала завязывали узлами, потом красили и развязывали, после чего красили заново, и так повторялось несколько раз.

– Позволь мне высказать догадку, мой господин, – промолвил я, кивнув на гобелен. – Его изготовил путник по имени Чимальи.

Коси Йюела улыбнулся:

– Ты прав. Он пробыл в здешних краях некоторое время, делая наброски мозаик Льиобаана. Потом выяснилось, что художнику нечем платить за постой, и он предложил хозяину постоялого двора этот гобелен. Тот его взял, хотя и весьма неохотно, а потом пришел с жалобой ко мне. Я возместил ему убыток, оставив гобелен у себя. Полагаю, что художник еще может вернуться за своим творением.

– Не сомневаюсь, мой господин, – сказал я, – ибо мы с Чимальи знакомы с детства. А поскольку я, скорее всего, увижусь с ним раньше, чем ты, позволь мне погасить его долг и забрать гобелен себе.

– Это было бы весьма любезно с твоей стороны, – ответил бишосу. – Как по отношению к нам, так и к твоему другу.

– Ну, я только рад буду отблагодарить оказавшего мне гостеприимство Чтимого Глашатая. Что же до художника (тут я вспомнил, как в детстве вел перепуганного Чимальи домой с тыквой на голове), то мне не впервой выручать друга, когда у него возникают затруднения.

Должно быть, Чимальи неплохо проводил время на постоялом дворе, во всяком случае мне пришлось выложить немало медных пластинок. Правда, гобелен, несомненно, стоил в десять, если не в двадцать раз дороже. А нынче, наверное, цена его и вовсе невероятно возросла, ибо все наши изделия из перьев были уничтожены, а новых больше не создается. Мастера в большинстве своем погибли, а у немногих выживших отпало всякое желание творить красоту. Так что, возможно, вы, ваше преосвященство, никогда не видели и не увидите ни одной из этих переливающихся картин.

Такая работа была намного труднее и кропотливее живописи, ваяния или изготовления ювелирных изделий, да и времени на нее уходило гораздо больше. Сначала художник натягивал на деревянную раму тончайший хлопок и легчайшими мазками наносил на ткань общие очертания того, что намеревался изобразить. Потом все пространство заполнялось окрашенными перьями, причем одним только их мягким ворсом, поскольку стволы перьев предварительно удалялись. Многие тысячи перышек прикреплялись друг к другу с помощью раствора оли, куда их осторожно макали. Некоторые так называемые «художники» ленились и просто брали белые перья, которые потом раскрашивали в нужные цвета и подравнивали в соответствии со своим замыслом. Но истинный творец использовал только натурально окрашенные перья, тщательно отбирая из огромного многообразия нужные оттенки. Он никогда ничего не подравнивал, но изначально использовал перья разной формы, большие или маленькие, прямые или нет, в зависимости от того, что требовалось изобразить на картине. Я говорю «большие», но на подобных гобеленах редко попадалось перо больше лепестка фиалки, а самое маленькое бывало размером с человеческую ресницу. Художнику приходилось искать, сравнивать и тщательно отбирать перья из многочисленных запасов, а запасов этих обычно бывало столько, что они вполне могли заполнить всю комнату, где мы с вами сейчас находимся.