Гэри Дженнингс - Ацтек. Гроза надвигается

Я странствовал более полутора лет и побывал во многих новых землях, пока не попал наконец туда, куда мне и было нужно. Причем все это время, господа писцы, я пребывал в таком душевном расстройстве, что едва ли осознавал, что видел и что делал. Думаю, не запади мне тогда в память многие слова из бытующих в тех краях языков, я не смог бы толком восстановить впоследствии даже общий маршрут, которым следовал. Но некоторые события запечатлелись-таки в моих воспоминаниях, поскольку выделялись из обыденной каждодневной жизни, подобно тому как возвышаются над равниной конусы вулканов.

Я предпринял рискованное путешествие в Куаутлашкалан, край Орлиных Утесов, где уже побывал однажды в составе армии завоевателей. Разумеется, узнай тамошние жители, что я мешикатль, мне бы оттуда не вернуться. А умирать в Тлашкале, скажу я вам, радости мало, ибо в тех краях бытует просто смехотворное суеверие. В той стране полагают, что людей знатных блаженство ожидает и после смерти, а вот простому человеку ни на что подобное рассчитывать не приходится. Якобы благородные дамы и господа, сбросив телесную оболочку, воплощаются в плавающие по небу облака, в птиц в сияющем оперении или в сказочной красоты драгоценные камни, тогда как умерших простолюдинов ждет участь навозных жуков, крыс или вонючих скунсов.

Так или иначе, я не умер в Тлашкале, ибо не был разоблачен как мешикатль. Хотя мы издавна воевали с тлашкалтеками, но внешне ничем друг от друга не отличаемся, да и язык у нас общий, а подражать местному выговору я научился очень быстро. Собственно говоря, навлечь на меня подозрение могло лишь одно: я, молодой здоровый мужчина, не имел никаких видимых ран и увечий. То памятное сражение уменьшило число взрослых, но не старых тлашкалтеков примерно в десять раз. Правда, уже подрастало новое поколение юношей. Они росли со жгучей ненавистью к Мешико и твердым намерением отомстить. Взросление этого поколения совпало с появлением ваших соотечественников, испанцев, поэтому во что в конце концов вылилась ненависть жителей Тлашкалы к нам, вы прекрасно знаете.

Но тогда до всех этих великих событий было еще далеко, и я бесцельно и беспечно блуждал по Тлашкале. И даже то, что я был одним из немногих взрослых, не пострадавших на войне мужчин, особых хлопот мне не доставляло. Если не считать повышенного внимания со стороны многочисленных местных вдовушек, которым надоело спать в одиночестве в своих холодных постелях.

Оттуда я двинулся на юг к городу Чолула, столице земель тья-нья, пожалуй, последнему крупному поселению народа Земли. Нет никаких сомнений, что миштеки, как называли этот народ все, кроме их самих, некогда создали и сохранили на зависть остальным просто удивительную культуру. Например, в Чолуле я видел очень древние сооружения, украшенные мозаикой, подобной тончайшей вышивке. Судя по всему, именно эти здания и послужили образцами для храмов, возводившихся сапотеками в Святом Доме народа Туч.

В Чолуле есть также гора, на вершине которой в ту пору красовался посвященный Кецалькоатлю величественный храм, весьма искусно украшенный цветными рельефными изображениями Пернатого Змея.

Вы, испанцы, сровняли этот храм с землей, но, по всей видимости, все-таки надеетесь почерпнуть кое-что от святости этого места, ибо, как я слышал, собираетесь возвести там христианскую церковь. В связи с чем позвольте заметить, что тамошняя храмовая гора – вовсе даже не гора, а пирамида, рукотворный холм, сделанный из великого множества обожженных на солнце кирпичей. Кирпичей этих, надо думать, там больше, чем шерстинок на шкурах целого стада оленей, а поскольку сложена пирамида была в незапамятные времена, над кирпичами давно образовался слой почвы и они заросли травой. Возможно, это самая древняя пирамида в здешних краях и уж совершенно точно самая большая из всех когда-либо построенных. Да, с виду это теперь самая обычная гора, склоны которой поросли деревьями и кустами, так что смотреться на ней ваша церковь, возможно, будет и неплохо, но, мне кажется, вашему Господу Богу не слишком понравится, что его святилище высится на пирамиде, воздвигнутой в честь языческого бога.

Столицей миштеков управлял не один человек, но двое, равных по могуществу. Их называли Тлакуафач – Владыка Высокого и Тлачиак – Владыка Низменного. Это подразумевало четкое разграничение духовной и мирской власти, но на деле это разграничение было не столь уж четким. Мне рассказывали, что вожди эти зачастую не ладили, а порой и откровенно враждовали между собой, но как раз тогда они, по крайней мере временно, объединились, затеяв какую-то мелкую распрю с Тлашкалой. Что послужило предметом того спора, я уж не помню, но вскоре в город прибыло специально отправленное для его разрешения посольство из четырех знатных тлашкалтеков.

Однако Владыка Высокого и Владыка Низменного не только отказались от переговоров и не приняли миссию, но и приказали дворцовой страже, изувечив посланников, вытолкать их из города древками копий. Четверым знатным тлашкалтекам ободрали с лиц кожу, после чего они, окровавленные и стенающие, побрели обратно. Лица их представляли собой сырое мясо, клочья кожи свисали на грудь, и, я полагаю, все мухи Чолулы последовали за ними из города на север. Я не сомневался, что за таким страшным оскорблением, скорее всего, последует война, а поскольку вовсе не горел желанием защищать чужой город, решил поспешно покинуть Чолулу. Путь мой лежал дальше, на восток.

Перейдя очередную невидимую границу, я оказался в стране тотонаков. Целые сутки я провел в деревушке, на постоялом дворе, из окон которого открывался вид на могучий вулкан под названием Килалтепетль, Звездная Гора. Мне доставляло немалое удовольствие с помощью топазового кристалла рассматривать из утопавшей в зелени деревеньки далекую заснеженную и окутанную облаками вершину.

Килалтепетль – самая высокая гора Сего Мира, настолько высокая, что всю ее верхнюю треть, за исключением того времени, когда происходят извержения и на склоны ее изливается багровая лава, покрывают вечные снега. Мне рассказывали, что когда испанские моряки подплывают к нашему берегу, то первым делом они видят издали снежную белизну вершины днем и красное ее свечение – ночью. Килалтепетль стара как мир, но и по сей день ни один человек, хоть местный житель, хоть испанец, не поднимался на ее вершину. А найдись такой смельчак, его, скорее всего, смели бы оттуда проплывающие над самой горной вершиной звезды.

Пройдя всю страну тотонаков, я вышел к побережью Восточного океана, к живописной бухте Чалчиуакуекан, что означает Место, Изобилующее Красотами. Я упоминаю об этом только в связи с одним маленьким совпадением, о котором мне, конечно, в ту пору ничего не могло быть известно. Прошли годы, опять наступила весна, и уже другие люди впервые увидели эту бухту. Они приплыли на корабле, сошли на берег, объявив его владением испанского короля, водрузили там деревянный крест и флаг цвета крови и золота и назвали это место Веракрус [24].