Александр Дюма - Бастард де Молеон

— Мне показалось, будто я слышу шаги в соседней комнате, — ответил дон Педро. — Нет это невозможно…

— Почему невозможно? Здесь все возможно… Убедитесь в этом сами, прошу вас… Неужели нас подслушивают?

— Нет, двери в эту комнату нет… Я здесь без слуг. Это ночной ветер раздувает портьеры и стучит ставней.

— Я уже сказала вам, — продолжала донья Мария, — что я решила уехать, поскольку вы разлюбили меня.

Дон Педро вздрогнул.

— Мой отъезд вернет вам веселое настроение, чему я весьма рада, — холодно сказала донья Мария, — я делаю это ради вас. Вот почему я уеду, и вы больше никогда обо мне не услышите. С этой минуты, сеньор, у вас больше нет любовницы доньи Марии Падильи, а есть скромная служанка, которая сейчас выскажет вам правду о вашем положении.

Вы выиграли сражение, но каждый вам скажет, что эту победу одержали не вы, а другие; в таком случае ваш союзник становится вашим господином, и вы рано или поздно в этом убедитесь. Даже принц Уэльский требует значительные суммы, которые вы ему задолжали, а этих денег у вас нет; двенадцать тысяч английских копейщиков, которые сражались за вас, повернут свое оружие против вас.

Тем временем ваш брат граф Энрике заручился поддержкой во Франции, а коннетабль, горячо любимый каждым французом, вернется, испытывая жажду отмщения. Вам предстоит воевать с двумя армиями… Что вы сможете выставить против них? Армию сарацин. О, христианский король, у вас есть единственная возможность вернуться в союз христианских государей, но вы лишаете себя этой возможности. Вы хотите навлечь на себя, помимо оружия земного, гнев папы и отлучение от церкви! Не забывайте, что испанцы — народ набожный, они отвернутся от вас; соседство с маврами уже пугает их и внушает им отвращение.

Но это не все… Человеку, который толкает вас на погибель, мало того, что вас ждет нищета и падение, то есть изгнание и лишение королевской власти, он еще хочет связать вас узами постыдного брака, сделать вас вероотступником. Бог свидетель, я не питаю ненависти к Аиссе, я люблю, оберегаю, защищаю ее как сестру, ибо знаю ее сердце и знаю ее жизнь. Аисса, если даже она дочь сарацинского султана (это неправда, сеньор, что я вам докажу), достойна стать вашей женой не больше меня, дочери древних рыцарей Кастилии, благородной наследницы двадцати поколений предков, которые служили христианским королям. Но скажите, разве я когда-нибудь требовала от вас освятить браком нашу любовь, хотя я могла этого добиться? Ведь вы, король дон Педро, любили меня!

Дон Педро вздохнул

— Но и это еще не все, Мотриль говорит вам о любви Аиссы, да нет, он, наверное, обещает вам се любовь.

Дон Педро с тревогой и с таким страстным вниманием смотрел на нее, как будто хотел услышать слова доньи Марии прежде, чем та их произнесет.

— Он уверяет, что она вас полюбит, не правда ли?

— Когда еще это будет, сеньора!

— Это может быть, государь, хотя вы заслуживаете большего, чем эта любовь. По-моему, в вашем королевстве найдутся особы (и особы эти — ровня Аиссе), которые вас просто обожают.

Чело дона Педро посветлело; донья Мария умела ловко играть на чувствительных струнках его души.

— Но все-таки донья Аисса не полюбит вас, — продолжала молодая женщина, — потому что она любит другого.

— Неужели это правда? — в ярости вскричал дон Педро. — Неужели не клевета?

— Вовсе не клевета, сеньор, и если вы сами сию минуту спросите об этом Аиссу, то она слово в слово повторит вам все, о чем я вам сейчас расскажу.

— Расскажите, сеньора, расскажите. Сделав это, вы окажете мне поистине огромную услугу. Аисса любит другого… И кто же он?

— Рыцарь из Франции, по имени Аженор де Молеон.

— Тот посол, что приезжал ко мне в Сорию? И Мотриль знает об этом?

— Знает.

— Вы уверены?

— Клянусь вам!

— Значит, сердце Аиссы полностью занято другим, и обещать мне ее любовь было со стороны Мотриля наглой ложью, гнусным предательством?

— Наглой ложью и гнусным предательством.

— Вы сможете это доказать, сеньора?

— Как только вы мне прикажете, сир.

— Повторите мне слова Аиссы, чтобы я сам в этом убедился. Донья Мария смерила короля надменным взглядом. Она держала дона Педро в руках, зная такие его качества, как гордость и ревность.

— «Клянусь Богом, — сказала мне недавно Аисса, — и ее слова еще звучат в моих ушах, — если я окажусь во власти дона Педро и он захочет навязать мне свою любовь, клянусь Аллахом, что при мне будет либо кинжал, чтобы пронзить себе сердце, либо такой же перстень, как у вас, чтобы принять смертельный яд». И она показала на перстень, что я ношу на пальце, сеньор.

— На этот перстень… — с ужасом повторил дон Педро. — И что же в этом перстне, сеньора?

— В нем, действительно, сильный яд, сеньор. Я ношу его уже два года, чтобы остаться свободной телом и душой в тот день, когда в превратностях вашей судьбы, которые я так преданно делила с вами, меня постигнет неудача, что выдаст меня вашим врагам.

Дон Педро почувствовал легкое раскаяние, видя бесхитростное и трогательное мужество женщины.

— У вас благородное сердце, Мария, — сказал он, — и ни одну женщину я никогда не любил так сильно, как любил вас… Но неудачи нам не грозят, и вы можете жить спокойно!

«Так сильно, как любил вас! — повторила про себя Мария, бледнея, но ничем не выдавая своего волнения. — Он уже не говорит, как сильно он меня любит!»

— Значит, вот как думает Аисса? — помолчав, спросил дон Педро.

— Именно так, сеньор.

— Она боготворит этого французского рыцаря?

— Это любовь, равная той любви, которую я испытывала к вам, — ответила донья Мария.

— Вы сказали, «испытывали»? — спросил дон Педро, обладавший более слабый характером, чем его любовница, и при первом уколе проявлявший свою боль.

— Да, сеньор.

Дон Педро нахмурился.

— Я могу расспросить Аиссу…

— Когда вам будет угодно.

— Она будет говорить в присутствии Мотриля?

— В присутствии Мотриля, сеньор.

— И расскажет во всех подробностях о своей любви?

— Она даже признается в том, чего стыдится женщина.

— Мария! — вскричал дон Педро, внезапно охваченный страшным гневом. — Что вы сказали, Мария?!

— Правду, как всегда, — спокойно ответила она.

— Аисса обесчещена?

— Аисса, которую хотят посадить к вам на трон и уложить в вашу постель, обручена с сеньором де Молеоном теми узами, которые теперь может разорвать только Бог, ибо это узы свершившегося брака…

— Мария! Мария! — кричал король, пьяный от ярости.

— Я должна была сделать вам это последнее признание… Это я по просьбе Аиссы провела француза в комнату, где Мотриль держал ее взаперти, это я, защищая их любовь, должна была соединить их на земле Франции.