Александр Дюма - Бастард де Молеон

Провожая Аиссу до носилок, дон Педро вел ее за руку, а потом, идя рядом с ними, продолжал беседовать с девушкой через шелковые шторы.

Всю ночь придворные судачили о новой фаворитке, которую король намеревался ввести ко двору; перед отходом ко сну дон Педро объявил, что поручает ведение переговоров и выплату денег войскам своему первому министру Мотрилю, командиру маврских отрядов, находящихся на королевской службе.

Мы уже знаем, что, получив приказ нового короля Кастилии, Молеон и его оруженосец светлой лунной ночью отправились в дорогу.

Ничто на свете не могло порадовать сердце Мюзарона сильнее, чем неумолчный перезвон нескольких экю, что перекатывались в недрах его бездонного кожаного кармана; но в этот день сердце достойного оруженосца веселило не жалкое звяканье пары монеток, а радовал густой звук сотни полновесных флоринов, которые приплясывали в мешочке, стремясь потеснее прижаться друг к другу; посему радость Мюзарона была и полной и звонкой.

Уже в те времена из Бургоса в Сеговию была проложена прекрасная дорога, но именно из-за ее оживленности и красоты Молеон подумал, что было бы неосторожно следовать этим прямым путем. Поэтому, как истинный беарнец, он бросился в сьерру, проезжая через живописные отроги — они заросли цветами и мхом — каменистого западного склона, что тянется от Коимбры до Туделы, словно складка, созданная самой природой.

В первые же часы поездки Мюзарон, который с помощью своих экю надеялся провести время в дороге в свое удовольствие, испытал сильное разочарование. Если люди в городах и на равнине под двойным нажимом дона Педро и дона Энрике лишились своих богатств, то с горцев, которые никогда не были зажиточными, взять вообще было нечего. Поэтому наши путешественники — они были вынуждены обходиться козьим молоком, грубым простым вином, ячменным хлебом — очень скоро стали сожалеть об опасностях равнины, которые были связаны с жареным козленком, ольей-подридой и добрым, выдержанным в бурдюках вином.

Вот почему Мюзарон и начал горько сетовать на то, что ему не попадается враг, с которым он мог бы сразиться.

Аженор мечтал совсем о другом и молчал, давая слуге изливаться в жалобах; потом, когда воинственное бахвальство оруженосца нарушило его глубокую задумчивость, он наконец-то, к несчастью для себя, улыбнулся.

Эта улыбка, в которой действительно проскользнуло недоверие к его воинственности, очень не понравилась Мюзарону.

— Я не считаю, сеньор, — сказал он, обидчиво скривив губы и скорчив недовольную гримасу (столь необычное выражение физиономии не вязалось с привычным добродушием его открытого лица), — и не думаю, чтобы ваша милость когда-либо сомневались в моей храбрости, доказательством которой мог бы послужить не один мой геройский поступок.

Аженор кивнул в знак согласия.

— Да, не один геройский поступок, — повторил Мюзарон. — Напомнить ли мне о мавре, которого я так славно продырявил во рвах Медины-Сидонии? Или о другом мавре, которого я собственными руками задушил прямо в комнате несчастной королевы Бланки? Ловкость и смелость, скромно замечу я, будут моим девизом, если когда-нибудь меня возведут в рыцарское достоинство.

— Все, что ты говоришь, — чистая правда, мой дорогой Мюзарон, — сказал Аженор, — но скажи, к чему ты клонишь, расточая свои пылкие речи и грозно хмуря брови?

— Значит, сеньор, вам со мной совсем не скучно? — спросил Мюзарон, ободренный сочувственным тоном, который он уловил в голосе хозяина.

— С тобой я скучаю редко, добрый мой Мюзарон, но наедине со своими мыслями не скучаю никогда.

— Благодарю вас, сударь! Но мне сразу становится скучно, едва я подумаю, что здесь мы не встретим ни одного подозрительного путника, у которого мы могли бы подцепить на острие копья добрый кусок холодного мяса или большой бурдюк славного винца, что делают на морском побережье.

— Ах, Мюзарон, я понимаю, что ты голоден и тебя зовет в бой пустое брюхо.

— Совершенно верно, сеньор, как говорят кастильцы. Посмотрите, какая прелестная дорожка вьется у нас под ногами! И представить только, что, вместо того чтобы блуждать в этих проклятых ущельях среди неприветливых берез, мы смогли бы, спустившись вниз по этой тропе всего на одно льё, оказаться на равнине, вон там, где виднеется церковь. А рядом с ней — вы видите, сударь? — валит густой, жирный дым. Разве церковь не взывает к вашему сердцу благочестивого рыцаря, доброго христианина? О, чудесный дым, даже отсюда чувствуешь, как вкусно он пахнет!

— Мюзарон, мне не меньше тебя хочется другой жизни, встречи с людьми, — ответил Аженор, — но я не имею права подвергать себя лишним опасностям. При исполнении моей миссии меня подстерегает немало серьезных, неизбежных испытаний. Пусть эти горы бесплодны и пустынны, зато они безопасны.

— Что вы, сеньор, храни вас Бог! — взмолился Мюзарон, который явно решил не уступать без борьбы. — Спуститесь со мной хотя бы на треть склона; там вы и будете меня ждать. А я, добравшись до этого дыма, сделаю кое-какие запасы, что помогут нам продержаться. Я обернусь за два часа. Следы мои сотрет ночь, а завтра мы будем далеко.

— Мой дорогой Мюзарон, — сказал Аженор, — слушайте меня внимательно. Кивнув головой, оруженосец насторожился, словно заранее предвидя, что все сказанное хозяином будет идти вразрез с его замыслом.

— Я не позволю вам ехать в объезд или сворачивать в сторону до тех пор, пока мы не доберемся до Сеговии. В Сеговии, сеньор сибарит, у вас будет все, что пожелаете: изысканный стол, приятное общество. Наконец, там с вами будут обходиться так, как полагается обходиться с оруженосцем посла. Кстати, разве не Сеговия тот город, что я вижу на равнине? Он окутан туманом, но в центре его я замечаю высокую красивую колокольню и сверкающий купол собора. Завтра вечером мы будем там; поэтому из-за пустяка не стоит сворачивать с дороги.

— Я вынужден повиноваться вашей милости, это мой долг, — жалобным голосом ответил Мюзарон, — и я не пренебрегаю своим долгом, но если мне будет позволено высказать одну мысль, которая ни в чем не противоречит интересам вашей милости…

Аженор взглянул на Мюзарона, который встретил его взгляд кивком головы, означающим: «Я настаиваю на том, что сказал».

— Ладно, говори, — согласился молодой человек.

— Дело в том, что в моей, а значит, и вашей стране, — затараторил Мюзарон, — есть пословица, которая советует звонарю сперва бить в маленькие колокола, а уж потом — в большие.

— Ну и в чем смысл этой пословицы?

— Смысл ее в том, ваша милость, что, перед тем как мы въедем в Сеговию, то есть в большой город, было бы лучше наведаться в этот маленький городок. Вполне вероятно, что там мы услышим истинную правду о том, как обстоят дела. Ах, если бы ваша милость знали, какие добрые знамения несет мне дым из этого городка!