Александр Дюма - Белые и синие

Разумеется, как только сарацины оказались на свободе, они позабыли о своем обещании.

Сто лет спустя Птолемаида была отвоевана ими у христиан, теперь уже навсегда.

У этой осады были свои летописцы, поведавшие о всех перипетиях, взволновавших Европу и Азию, и о безграничном мужестве ее участников, о чем свидетельствовал не один их храбрый и самоотверженный поступок.

Святой Антонин рассказывает по этому поводу любопытное предание.

«В Сен-Жан-д'Акре находился известный женский монастырь; его монахини принадлежали к ордену святой Клары. Когда сарацины проникли в город, настоятельница приказала звонить в колокола и собрала всю общину.

Она обратилась к монахиням с такими словами: «Мои дражайшие дочери и добрейшие сестры, вы дали обет нашему Господу Иисусу Христу быть его безупречными супругами; в этот час нам грозит двойная опасность: наша жизнь и наша честь под угрозой. Они рядом, эти враги не столько нашего тела, сколько нашей души, — те, что, обесчестив женщин, которые встречаются им на пути, пронзают их своими мечами. Раз мы уже не можем спастись от них бегством, мы можем сделать это с помощью мучительного, но надежного средства. Чаще всего мужчин прельщает женская красота: избавимся же от нашей привлекательности, пожертвуем своими лицами, чтобы спасти нашу душевную красоту, чтобы сохранить наше целомудрие незапятнанным. Сейчас я подам всем пример; пусть те, что хотят предстать пред нашим непорочным супругом безупречными, поступят подобно своей наставнице «.

Промолвив это, она отрезает свой нос бритвой; другие следуют ее примеру, мужественно обезобразив себя, чтобы казаться краше при встрече с Иисусом Христом.

Благодаря этому они сохранили свою чистоту, — продолжает святой Антонин, — ибо мусульмане, увидев их окровавленные лица, в ужасе отшатнулись и удовольствовались тем, что лишили монахинь жизни».

Той же ночью, когда Бонапарт собрал свой штаб не на военный совет, не для того, чтобы выработать план сражения, а на совещание по литературно-историческим вопросам, несколько гонцов явились к шейху Ахера и сообщили ему, что армия под командованием паши Дамаска готовится перейти через Иордан, чтобы заставить Бонапарта снять осаду крепости Сен-Жан-д'Акр.

Эта армия численностью приблизительно в двадцать пять тысяч человек, как следовало из обычно преувеличенных донесений арабов, везла с собой гигантский обоз и должна была перейти через Иордан по мосту Иакова.

Кроме того, агенты Джеззара обошли все побережье вблизи Сайда, и местные гарнизоны примкнули к войскам Алеппо и Дамаска без всяких опасений, тем более что посланцы паши распустили повсюду слухи, что у французов всего лишь горстка солдат, что у них нет артиллерии и паше Дамаска будет достаточно показаться и присоединиться к Джеззару, чтобы уничтожить Бонапарта с его армией.

Услышав эти известия, Бонапарт отшвырнул том Плутарха и призвал к себе Виаля, Жюно и Мюрата; он отправил Виаля на север, чтобы захватить город Сур, древний Тир; Мюрата — на северо-восток, чтобы взять форт Зафет, и Жюно — на юг с приказом овладеть Назаретом и из этого города, расположенного на возвышенности, вести наблюдение за близлежащими территориями.

Виаль перешел через горы Белого мыса и третьего апреля подошел к Суру. С высоты холма французский генерал видел, как испуганные жители покидали город, где царила страшная паника. Он вступил в него без боя, пообещал тем, кто остался в нем, покой и защиту, успокоил их и убедил отправиться в окрестности Сура на поиски тех, кто убежал; два-три дня спустя он с радостью убедился, что все вернулись в свои дома.

Шестого апреля Виаль возвратился в Сен-Жан-д'Акр, оставив в Суре гарнизон численностью в двести человек.

Столь же удачно прошел поход Мюрата, добравшегося до форта Зафет; с помощью нескольких пушечных залпов ему удалось изгнать оттуда половину гарнизона. Другая половина, состоявшая из уроженцев Магриба, решила перейти под начало Мюрата; после этого тот дошел до Иордана, произвел разведку правого берега реки на всем его протяжении, окинул взглядом Тивериадское озеро и, оставив французский гарнизон в форте, где имелись значительные запасы продовольствия, вернулся шестого апреля в лагерь вместе с магрибцами.

Жюно овладел Назаретом, родиной нашего Спасителя, и стал там на биваках, расположенных наполовину в городе, наполовину за его пределами, в ожидании новых предписаний Бонапарта, приказавшего ему не возвращаться до тех пор, пока он его не призовет.

Мюрат тщетно пытался успокоить главнокомандующего: предчувствия, а особенно настойчивые просьбы шейха Ахера не позволяли Бонапарту спокойно ждать приближения невидимой армии, якобы выступившей против него. Поэтому он согласился на предложение шейха отправить его в сторону Тивериадского озера для разведки местности.

Ролан, томившийся от скуки в лагере, где он постоянно был на глазах Бонапарта и не мог рисковать жизнью, как ему хотелось, вызвался сопровождать шейха Ахера.

В тот же вечер, дождавшись ночной прохлады, они отправились в путь под покровом темноты, направляясь к равнинам Ездрилона, что сулили им двойной приют: справа в горах, окружавших Наблус, и слева в горах близ Назарета.

* * *

«Седьмого апреля 1799 года над высоким мысом, на котором построена крепость Сен-Жан-д'Акр, древняя Птолемаида, гремел гром и сверкали молнии, как над горой Синай в тот день, когда Господь дал десять заповедей Моисею, явившись ему в неопалимой купине.

Откуда раздавались эти выстрелы, сотрясавшие побережье Сирии, подобно землетрясению?

Откуда исходил дым, столь густым облаком окутавший залив у подножия горы Кармель, словно гора пророка Илии превратилась в вулкан?»

Этими словами мы начали первую главу новой части своего повествования. Последующие главы потребовались лишь для того, чтобы пояснить, что предшествовало Сирийской кампании, ставшей восьмым и, вероятно, последним крестовым походом.

Теперь Бонапарт собирался во второй раз пойти на приступ крепости: дождавшись возвращения Мюрата и Виаля, он решил еще раз попытать счастья.

Он находился в траншее не более чем в ста шагах от крепостных стен; вместе с ним был генерал Каффарелли, с которым он вел беседу.

Генерал Каффарелли стоял подперев бок рукой, чтобы скрыть, какое неудобство причиняла ему деревянная нога. Лишь кончик его локтя виднелся над краем траншеи.

Угол шляпы Бонапарта был на виду, и внезапно ее пулей снесло с головы. Бонапарт нагнулся, чтобы поднять шляпу; наклонившись, он обратил внимание на позу генерала и сказал, придвинувшись к нему:

— Генерал, мы имеем дело с арнаутами и албанцами, они отличные стрелки, и моя шляпа служит тому подтверждением. Берегитесь, как бы с вашей рукой не приключилось то же самое, что с моей шляпой.