Александр Дюма - Белые и синие

— Прежде всего я позволю себе заметить, — ответила женщина, — что мужчине, который столь старательно следует моде, становится неприлично обращаться на «ты», особенно к женщинам.

— Увы! — сказал молодой человек, — именно по отношению к ним в прежней моде был какой-то смысл. Резкое и нелепое «ты», обращенное к мужчине, звучит прелестно при обращении к женщине, и мне всегда было жаль англичан: в их языке отсутствует слово «ты». Однако я слишком признателен вам, сударыня, чтобы не подчиниться; позвольте мне только повторить мой вопрос, изменив его форму… Стало быть, вы меня знаете, сударыня?

— Кто же не знает прекрасного Костера де Сен-Виктора, который стал бы королем моды и элегантности, если бы королевский титул не был упразднен?

Костер де Сен-Виктор сделал резкое движение и повернулся к женщине лицом.

— Добейтесь, чтобы королевский титул был восстановлен, сударыня, и я склонюсь перед прекрасной королевой Орелией де Сент-Амур.

— А, так вы меня знаете, гражданин Костер? — смеясь, в свою очередь спросила молодая женщина.

— Право, кто же не знает Аспазию нашего времени? Впервые я имею честь лицезреть вас вблизи, сударыня, и…

— И… что вы на это скажете?

— Я скажу, что Париж ни в чем не уступает Афинам, а Баррас

— Периклу.

— Смотрите-ка, удар по голове, полученный вами, не столь опасен, как я полагала вначале!

— Почему же?

— Да потому, что ничуть не лишил вас ума.

— Нет, — сказал Костер, целуя руку прекрасной куртизанки, — но он вполне мог бы лишить меня разума.

В тот же миг в дверь позвонили особенным образом. Рука, которую держал Костер, дрогнула; камеристка Орелии поднялась и, глядя на хозяйку с тревогой, вскричала:

— Госпожа, это гражданин генерал!

— Да, — ответила та, — я узнала его по звонку.

— Что же он скажет? — спросила камеристка.

— Ничего.

— Как ничего?

— Ничего; я ему не открою.

Куртизанка задорно покачала головой.

— Вы не откроете гражданину генералу Баррасу? — вскричала перепуганная горничная.

— Как! — воскликнул Костер де Сен-Виктор, рассмеявшись, — это гражданин Баррас?

— Он самый, и вы видите, — прибавила мадемуазель де Сент-Амур и опять засмеялась, — что он проявляет нетерпение, как простой смертный.

— Однако, госпожа… — продолжала настаивать камеристка.

— Я хозяйка в этом доме, — сказала капризная куртизанка, — мне приятно принимать господина Костера де Сен-Виктора и неприятно принимать господина Барраса. Я открываю свою дверь первому и закрываю, вернее, не открываю ее другому, вот и все.

— Простите, простите, моя великодушная хозяйка! — воскликнул Костер де Сент-Виктор, — но моя чувствительность восстает против того, чтобы вы приносили подобные жертвы, прошу вас, позвольте вашей горничной открыть двери генералу; в то время как он будет в гостиной, я уйду.

— А если я открою ему лишь с условием, что вы не уйдете?

— О, тогда я останусь, — вскричал Костер, — и даже весьма охотно, клянусь вам!

Позвонили в третий раз.

— Пойдите откройте, Сюзетта, — сказала Орелия. Сюзетта поспешила открыть входную дверь.

Орелия закрыла за горничной дверь будуара на задвижку, погасила две свечи, горевшие возле большого зеркала, отыскала Костера де Сент-Виктора в темноте и прильнула губами к его лбу со словами:

— Жди меня!

Затем она вошла в гостиную через другую дверь будуара одновременно с гражданином генералом Баррасом, входившим туда через дверь столовой.

— Ну, что я слышал, моя красавица! — сказал он, подходя к Орелии. — Говорят, что под вашими окнами устроили резню?

— Именно потому, дорогой генерал, эта глупышка Сюзетта и не решалась открыть вам дверь и мне пришлось три раза повторять ей приказ, до того она боялась, что кто-нибудь из драчунов явится сюда просить у нас убежища. Напрасно я говорила ей: «Да ведь так звонит генерал, разве вы не слышите?» Я уже решила, что мне самой придется открывать вам. Но чему я обязана удовольствием видеть вас в этот вечер?

— Сегодня премьера в театре Фейдо, и я вас похищаю, если вы хотите пойти со мной.

— Нет, спасибо; все эти выстрелы, крики и вопли взволновали меня в высшей степени; мне нездоровится, я останусь дома.

— Хорошо; но, как только пьесу сыграют, я вернусь к вам и попрошу накормить меня ужином.

— Ах! Вы меня не предупредили, и поэтому мне совершенно нечего вам предложить.

— Не беспокойтесь, милая красавица, я зайду к Гарши, и он пришлет вам суп из раков, бешамель, холодного фазана, немного креветок, сыр под глазурью и фрукты — одним словом, всякие пустяки.

— Дорогой друг, будет лучше, если вы позволите мне прилечь; я клянусь вам, что буду чудовищно мрачной.

— Я не запрещаю вам ложиться. Вы поужинаете в постели и будите хмуриться сколько угодно.

— Вы на этом настаиваете?

— Скорее умоляю вас: вам известно, сударыня, что в этом доме распоряжаетесь только вы; каждый получает здесь приказы, и я всего лишь покорнейший из ваших слуг.

— Как же можно отказать человеку, который говорит такие слова? Ступайте в театр Фейдо, монсеньер, и ваша покорная служанка будет ждать вас.

— Дорогая Орелия, вы просто восхитительны, и я не знаю, почему я до сих пор не приказал загородить ваши окна решетками, как окна Розины.

— К чему? Вы же граф Альмавива.

— Не прячется ли в вашей спальне какой-нибудь Керубино?

— Я не стану говорить вам: «Вот ключ» — а скажу лишь: «Он в двери».

— Хорошо, судите сами, до чего я великодушен: если кто-нибудь там, я дам ему время скрыться. Итак, до скорой встречи, моя прекрасная богиня любви. Ждите меня через час.

— Ступайте! Когда вернетесь, перескажете мне пьесу; это доставит мне больше удовольствия, чем смотреть, как ее играют.

— Хорошо, но я не берусь ее спеть.

— Когда я хочу послушать пение, любезный друг, я посылаю за Гара.

— И между прочим, дорогая Орелия, мне кажется, что вы посылаете за ним слишком часто.

— О! Будьте покойны, госпожа де Крюденер следует за ним как тень, и, выходит, стоит на страже ваших интересов. — Они вместе пишут роман.

— Да, в жизни.

— Это вас, часом, не злит?

— Нет, право; это занятие не приносит достаточного дохода, и я оставляю его уродливым и богатым светским женщинам.

— Спрашиваю еще раз: вы не хотите пойти со мной в театр?

— Спасибо!

— Ну, тогда до свидания.

— До свидания.

Орелия проводила генерала до двери гостиной, а Сюзетта — до входной двери, которую она закрыла за ним на три оборота ключа.

Обернувшись, прекрасная куртизанка увидела Костера де Сен-Виктора на пороге своего будуара.

Она вздохнула. Он был поразительно красив!

Костер де Сен-Виктор не пользовался пудрой, которая снова вошла в моду; он не заплетал свои волосы в каденетки, не взбивал гребнем, а носил распущенными и завитыми; его локоны были иссиня-черными, как гагат; такого же цвета были и ресницы, обрамлявшие его большие голубые, словно сапфир, глаза; они в соответствии с выражением, которое им хотели придать, смотрели властно либо кротко. Его лицо, слегка побледневшее от потери крови, было матово-молочного цвета; тонкий и прямой нос — безупречной формы; полные алые губы скрывали великолепные зубы, а фигура, облаченная в костюм того времени, подчеркивавший ее достоинства, казалось, была создана по образу и подобию Антиноя.