Александр Дюма - Белые и синие

— Сколько, по вашим подсчетам, перед вами солдат, гражданин Карто? — спросил Бонапарт.

— Не смогу сказать точно, генерал, — отвечал Карто. — В открытой местности я бы не просчитался ни на тысячу, а то в городе, среди всех этих улиц, набережных и перекрестков не сумею оценить наверняка.

— Генерал, если ты хочешь узнать точное число, — со смехом сказал Гара, — спроси об этом у гражданина, только что помешавшего тебя застрелить. Он сможет ответить тебе со знанием дела.

Бонапарт бросил взгляд на молодого человека, слегка кивнул ему, словно только что его заметил, и спросил:

— Гражданин, не угодно ли тебе дать нужные мне сведения?

— Мне кажется, что вы спрашивали, сударь, — сказал Морган, подчеркнуто величая генерала-республиканца подобным образом, — мне кажется, что вы спрашивали о количестве противостоящих вам солдат?

— Да, — ответил Бонапарт, пристально глядя на собеседника.

— Зримо или незримо, сударь, перед вами — продолжал Морган, — тридцать две — тридцать четыре тысячи человек; десять тысяч — на улице Святого Рока; кроме того, десять тысяч — от площади Дочерей Святого Фомы до заставы Сержантов; итого приблизительно пятьдесят шесть тысяч человек.

— Это все? — спросил Бонапарт.

— Вы считаете, что этого недостаточно для ваших пяти тысяч воинов?

— Ты уверен, что не ошибся в количестве? — спросил вместо ответа Бонапарт.

— Совершенно уверен. Я один из главных командиров этих солдат.

В глазах молодого генерала промелькнула молния, и он пристально посмотрел на Карто.

— Каким образом здесь оказался гражданин секционер? — спросил он, — это твой пленник?

— Нет, гражданин генерал, — ответил Карто.

— Он пришел для переговоров?

— Тоже нет. Бонапарт нахмурился.

— Однако он оказался среди вас по какой-то причине? — продолжал допытываться он.

— Гражданин генерал, — сказал Гара, выходя вперед, — я и сто пятьдесят безоружных людей, которых я завербовал в Сент-Антуанском предместье, угодили в гущу войска гражданина Моргана. Чтобы уберечь меня и моих людей от беды, он проводил меня сюда как порядочный и великодушный человек и заслуживает нашей признательности. Итак, гражданин Морган, я благодарю тебя за оказанную услугу и заявляю, что мы не имеем права задерживать тебя под каким-либо предлогом, ибо в подобном случае мы совершили бы поступок, противоречащий чести и правам человека. Гражданин генерал Бонапарт, я прошу тебя разрешить гражданину уйти.

Подойдя к Моргану, Гара пожал ему руку, а генерал Бонапарт, махнув в сторону аванпостов секционеров, показал Моргану, что он может присоединиться к своим соратникам.

Морган не заставил себя упрашивать и, учтиво поклонившись Бонапарту, не спеша направился к своим, насвистывая мотив из «Прекрасной Габриель».

Когда Морган присоединился к секционерам и оказался напротив генерала Карто, который на сей раз приветствовал его, обнажив шпагу, Бонапарт обернулся к нему и сказал:

— Ты правильно сделал, генерал, что, несмотря на отданный мной приказ, оставил Новый мост. Ты не смог бы с тремя сотнями солдат противостоять тридцати четырем тысячам, но здесь у тебя более тысячи человек; здесь — Фермопилы Конвента, и тебе предстоит скорее погибнуть вместе с тысячью твоих солдат, чем отступить хотя бы на шаг. Пойдемте, Баррас.

Баррас отдал честь генералу Карто и последовал за Бонапартом, словно уже привык подчиняться его приказам.

Следуя вдоль набережной, молодой генерал приказал установить на огневой позиции чуть пониже балкона Карла IX еще две пушки для обстрела одной из сторон набережной Конти. Затем, продолжая идти вдоль набережной, он вернулся во двор Лувра с площади Карусель.

Выйдя по разводному мосту, расположенному на краю сада Тюильри, он миновал площадь Революции, где располагался значительный резерв солдат и артиллерии, прошел вдоль террасы Фейянов, Вандомской площади, тупика Дофина и улицы Сент-Оноре, затем снова прошел через Лувр и вернулся по площади Карусель.

Лишь только Бонапарт и Баррас вышли на площадь Карусель с набережной, к ним торжественно, как водится в осажденных городах, привели парламентера через противоположный вход, то есть через калитку, выходившую на улицу Эшель.

Парламентер шел позади трубача.

Когда его спросили о цели визита, он заявил, что принес предложение главнокомандующего секционеров гражданина Даникана.

Два генерала отвели парламентера в зал заседаний Конвента.

Когда ему сняли с глаз повязку, он угрожающим тоном предложил мир при условии, что батальон патриотов будет разоружен, а декреты фрюктидора аннулированы.

И тут Конвент проявил одну из тех позорных слабостей, что случаются порой с большими собраниями.

Как ни странно, эту слабость обнаружили те, в ком все надеялись найти опору.

Буасси д'Англа, который первого прериаля был таким же величественным и непоколебимым, как античный герой, поднялся на трибуну и предложил не соглашаться на требования Даникана, но провести с ним переговоры, и тогда можно будет прийти к соглашению.

Другой депутат предложил разоружить всех патриотов восемьдесят девятого года, чье поведение во время Революции якобы заслуживало осуждения.

Наконец, что было еще хуже, третий депутат предложил поверить в искренность секций.

Ланжюине, столь решительно боровшийся с якобинцами, человек, который решился выступить против сентябрьской бойни, испугался и полагал, что следует принять требования «добрых граждан».

Этими «добрыми гражданами» были секционеры. А один депутат, превзойдя всех, воскликнул:

— Я слышал, что в батальон патриотов Восемьдесят девятого года проникли убийцы. Я требую, чтобы их уничтожили.

И тут Шенье устремляется на трибуну.

Поэт возвышается над всеми этими людьми и поднимает голову, воодушевленный на сей раз не музой театра, а духом отчизны.

— По правде говоря, — сказал он, — я изумлен тем, что кто-то смеет говорить вам о требованиях взбунтовавшихся секций: у Конвента нет выбора. Победа или смерть! Когда Конвент победит, он сумеет отличить одураченных людей от преступников. Здесь говорят об убийцах: эти убийцы — среди мятежников!

Ланжюине поднимается на трибуну со словами:

— Отсюда недалеко до гражданской войны. Два десятка голосов отвечают ему хором:

— Ты сам виновник гражданской войны! Ланжюине пытается возразить. Крики «Долой! Долой!» слышатся со всех сторон. Все видели, как только что генералу Бонапарту доставили несколько связок ружей.

— Для кого это оружие? — кричит чей-то голос.

— Для Конвента, если он этого достоин, — отвечает Бонапарт. Воодушевление молодого генерала передается всем.