Александр Дюма - Сильвандир

И они заговорили о виконте де Бузнуа.

Утро давно прошло, а Роже все не показывался. Наконец часа в два пополудни, когда все уже готовились сесть за стол, чтобы пообедать, он вошел в гостиную сконфуженный, повесив нос и с покрасневшими глазами. Барон и баронесса обменялись быстрым взглядом, который, казалось, говорил: «Черт побери! Вот досада! Похоже, дело-то не клеится».

Шевалье сел за стол, но к еде не прикасался, что красноречиво говорило о его крайней озабоченности. После обеда он сперва устроился возле матери и начал приводить в порядок свою личную библиотеку, состоявшую из трех десятков томов, взятых в библиотеке замка; затем он вышел вслед за бароном из дома и стал прохаживаться возле огорода; после этого Роже, по-прежнему не произнося ни слова, вернулся в гостиную и прервал молчание лишь для того, чтобы пожаловаться на сильную головную боль и попросить разрешения уйти спать пораньше, что, как нетрудно догадаться, ему было позволено без всяких возражений.

Однако, войдя к себе, шевалье совсем позабыл, что его комната расположена прямо над спальней баронессы и скрипучий пол выдает каждое его движение. Всю ночь он мерил шагами комнату: по примеру «мнимого больного», он ходил то вдоль, то поперек. Барон и баронесса прислушивались к каждому его шагу.

— Вот и еще одна надежда полетела ко всем чертям! — в сердцах сказал барон д'Ангилем. — Мы потерпели поражение от господ де Безри.

На следующее утро г-н д'Ангилем первым делом отправился на конюшню и увидел там Кристофа, который с важностью жевал овес. Затем барон пошел на кухню и, подняв голову, убедился, что все три охотничьих ружья висят над очагом. Стало быть, Роже еще не выходил из дому. Да, Роже спал. В его возрасте, как бы человек ни тревожился, натура властно берет свое: ему надо спать, ему надо есть.

Итак, шевалье проспал до девяти часов утра; в девять он спустился к завтраку, глаза у него опухли, лицо побледнело.

И тем не менее он спал на два часа больше, чем накануне. Дело в том, что существует огромная разница между бессонницей, вызванной радостью, и бессонницей, порожденной горем.

Роже принялся за еду; в это время дверь в столовую отворилась и неожиданно появился Контуа, камердинер виконта де Безри, с письмом в руке. Шевалье узнал его и сначала покраснел, затем побледнел; наконец, видя, что лакей направляется к барону, юноша встал из-за стола и поспешно ушел в свою комнату.

Несмотря на то что барон д'Ангилем почитал себя философом, он с трепетом распечатал письмо, о содержании которого догадывался. К тому же Контуа напустил на себя весьма важный и торжественный вид. А ни то ни другое не предвещало ничего хорошего: всегда можно догадаться о характере послания по физиономии вручившего его посла. Затем барон перевел глаза с лица Контуа на письмо виконта и прочел нижеследующее:

«Милостивый государь и любезный сосед!

Я пишу настоящее письмо, дабы пожелать Вам того, чего Вы сами себе желаете, и передать нижайший поклон от г-жи де Безри и от меня самого Вам и баронессе. Мы с величайшим огорчением вынуждены сказать несколько малоприятных слов по поводу поведения Вашего сына шевалье Роже Танкреда: вчера я застал его в самом укромном уголке нашего парка на коленях перед нашей дочерью мадемуазель Констанс де Безри, он целовал ей руки слишком уж пылко для пятнадцатилетнего школяра. Вы сами понимаете, милостивый государь и любезный сосед, как нам прискорбно делать такой, пусть даже вполне заслуженный, упрек Вашему сыну, чьих родителей мы столь почитаем; помимо всего прочего, мы опасаемся, что он станет преследовать нашу дочь, и хотя это, вне всякого сомнения, для нас весьма лестно, однако, как нам кажется, не только преждевременно, поскольку ей еще не исполнилось тринадцати лет, но также и весьма опрометчиво, ибо происходит, разумеется, без Вашего согласия. К нашему глубокому сожалению, мы были вынуждены сказать шевалье Роже Танкреду, что нам будет весьма неприятно, если он вновь пожалует в Безри, и мы рассчитываем на Вашу дружбу и на Ваши добрые советы, ибо они, конечно, образумят его; ко всему еще наша дочь заболела, что, несомненно, произошло от испуга. Несмотря на это, она нынче же вечером уедет в монастырь: мы решили спешно отослать ее туда.

Прощайте, милостивый государь и любезный друг, поверьте, мы искренне желаем всегда оставаться для

Вас приятными соседями и глубоко сожалеем, что нам пришлось обратиться к Вам с такого рода жалобой.

Де Безри.

Семнадцатого апреля 1708 года».

Письмо едва не выпало из рук барона, однако это не помешало ему позвонить служанке, и он приказал ей проводить Контуа в буфетную, принять его там должным образом и угостить на славу; затем г-н д'Ангилем написав ответ виконту, пообещав приехать, чтобы принести от имени шевалье извинения г-ну де Безри и его супруге.

Контуа не надеялся на радушный прием в замке д'Ангилемов; вот почему после любезных слов барона лицо его просияло, и он, распивая бутылку орлеанского вина, принялся рассказывать кухарке, что мадемуазель Констанс очень опечалена и все время плачет. Из этих слов стало ясно, что если в Ангилеме грустят, то и в Безри настроение немногим лучше. Роже Танкреда, единственного сына и наследника, боготворили не только барон и баронесса, но и вся прислуга, и если бы дело происходило во времена, когда такого рода недоразумения решали копьем и мечом, то барон без труда вооружил бы десяток своих вассалов, чтобы с их помощью завоевать юную владелицу замка, которую прятали от его сына.

Когда Контуа уехал, шевалье попросили сойти вниз. Барон по-отечески слегка пожурил его за столь ранние любовные поползновения; он сказал сыну, что необходимо сперва хотя бы закончить образование, а уж потом думать о женитьбе. К этому баронесса прибавила, что, когда такая пора наступит, будет хорошо, если шевалье не станет заглядываться на слишком богатых наследниц, ибо подобная самонадеянность может повести к отказу, уничижительному для его родителей.

Задетый за живое, Роже отвечал, что родители заблуждаются, что он вовсе не любит Констанс, что он даже и не помышлял о женитьбе и теперь у него только одно желание — всячески угождать своему наставнику, аббату Дюбю-куа; что же касается высказанного матушкой опасения, будто он может избрать предметом своей любви особу слишком знатного происхождения, то страхи эти совершенно напрасны: он твердо решил навсегда остаться холостяком. Бедный мальчик и не подозревал тогда, что самая большая опасность, с какой он столкнется в жизни, будет, возможно, связана с многоженством, а оно грозит смертью через повешение!

В запирательстве шевалье было столько печальной гордости, что родители с уважением отнеслись к его лжи. В конце концов отец пожал сыну руку, а мать обняла его, и — в согласии с выраженным им желанием — юношу отправили к его наставнику, который заставил беднягу читать и переводить вместо книги о любви Энея и Дидоны главу о презрении к богатству. Злополучный Роже был вдвойне несчастен — и как влюбленный и как школяр. Как влюбленному ему пришлось иметь дело не с Констанс, а с ее отцом, а как школяру — не с Вергилием, а с Сенекой.