Александр Дюма - Соратники Иегу

— Вовремя остановили, — заметил кучер, — чуть не проглотил его, беднягу. Что такое?

— Ты не захотел, чтобы я пил за здоровье твоей любовницы, но надеюсь, не откажешься выпить за здоровье моей?

— О! В таких случаях не отказываются, особенно когда потчуют таким вином. За здоровье вашей любовницы и ее друзей!

И гражданин Антуан опрокинул стаканчик красного вина, на сей раз не позабыв его посмаковать.

— Я вижу, — заметил Монбар, — ты опять поторопился, мой друг.

— Ба! — небрежно бросил кучер.

— Да… Предположим, что у меня несколько любовниц. Если мы не называем ту, за чье здоровье пьем, — какой ей будет от этого прок?

— Ей-Богу, вы правы.

— Как ни печально, придется нам начинать снова, приятель.

— Так что ж! Начнем! С таким человеком, как вы, не собьешься с дороги. Мы с вами сделали промах, так в наказание выпьем еще разок.

Антуан протянул стакан, и Монбар наполнил его до краев.

— Ну, а теперь, — добавил кучер, покосившись на бутылку и обнаружив, что она пуста, — не будем повторять прежние ошибки. Как ее зовут?

— За здоровье красотки Жозефины! — провозгласил Монбар.

— За здоровье красотки Жозефины! — повторил Антуан. Бургундское пришлось ему по вкусу.

Осушив стакан, он поставил его на стол и вытер губы рукавом.

— Погодите минутку, хозяин.

— Что такое? — осведомился Монбар. — Опять что-нибудь не так?

— Ну да. Мы с вами опять допустили промах, да теперь уж поздно!

— В чем же дело?

— Бутылка-то пуста!

— Не беда, вот тебе другая.

И Монбар взял с камина заранее откупоренную бутылку.

— Ого! — воскликнул Антуан, и лицо его просияло.

— Ты придумал, как помочь беде? — спросил Монбар.

— Придумал, — ответил кучер и протянул Монбару свой стакан.

Тот наполнил его все так же добросовестно, как это делал уже три раза.

— Так вот, — сказал кучер, любуясь на свет рубиновой жидкостью, искрившейся в стакане. — Я сказал, что мы пили за здоровье красотки Жозефины…

— Так оно и есть, — поддакнул Монбар.

— Однако, — продолжал Антуан, — у нас во Франции до черта этих Жозефин!

— Правда. Сколько же их, по-твоему, Антуан?

— Да добрая сотня тысяч.

— Допустим. Что дальше?

— Так вот, из этой сотни тысяч самое большее одна десятая наберется смазливых.

— Это уж ты преувеличил!

— Ну, скажем, одна двадцатая.

— Пусть так.

— Это составляет пять тысяч.

— Черт возьми! Да ты, я вижу, силен в арифметике.

— Я сын школьного учителя.

— Ну и что же?

— За которую же из этих пяти тысяч мы с вами пили?.. А?

— Ей-Богу, ты прав, Антуан: надо прибавить к имени фамилию. За красотку Жозефину…

— Постойте. Мы с вами уже пригубили стакан, от него опять не будет проку. Чтобы вино пошло на пользу, надо допить стакан и снова наполнить его.

Антуан поднес стакан к губам.

— Вот он и пуст, — сказал он.

— А вот он и полон, — подхватил Монбар, наливая вина.

— Ну, говорите: за какую Жозефину?..

— За красотку Жозефину… Лолье!

И Монбар опрокинул стаканчик.

— Черт возьми! — вырвалось у Антуана. — Да я ее знаю, Жозефину Лолье!

— Очень возможно.

— Жозефина Лолье! Да это же дочка начальника почты в Бельвиле!

— Она самая.

— Черт подери! — воскликнул кучер. — Вам можно позавидовать, хозяин! Девчонка хоть куда. За здоровье Жозефины Лолье!

И он выпил пятый стакан бургундского.

— Ну, а теперь, — спросил Монбар, — ты, надеюсь, понимаешь, зачем я тебя позвал, милый мой?

— Нет. Но я на вас не в обиде.

— Очень мило с твоей стороны.

— О! Я малый простой.

— Так вот, я тебе скажу, зачем я тебя позвал.

— Я весь обратился в слух.

— Постой! Мне думается, ты еще лучше расслышишь с полным стаканом в руке.

— А вы, случайно, будете не врач, что лечит от глухоты? — ухмыльнулся Антуан.

— Нет, но мне не раз приходилось иметь дело с пьяницами, — ответил Монбар, вновь наливая Антуану.

— Если человек любит вино, — заметил кучер, — это еще не значит, что он пьяница.

— Я согласен с тобой, друг мой, — кивнул Монбар. — Пьяница — это тот, кто хмелеет от вина.

— Здорово сказано! — воскликнул Антуан, который, казалось, вовсе не хмелел. — Слушаю вас.

— Ты сказал, что не понимаешь, зачем я тебя позвал?

— Сказал.

— А ведь ты мог бы догадаться, что у меня была цель!

— У всякого человека имеется своя цель, у кого хорошая, а у кого и дурная, как говорит наш кюре, — наставительным тоном изрек Антуан.

— А у меня вот какая цель, приятель, — продолжал Монбар, — неузнанным пробраться ночью во двор папаши Никола Дени Лолье, начальника почты в Бельвиле.

— В Бельвиле… — повторил Антуан, не без труда улавливая смысл речи Монбара, — понимаю… И вы, значит, хотите неузнанным пробраться во двор папаши Никола Дени Лолье, начальника почты в Бельвиле, чтобы всласть повеселиться с красоткой Жозефиной? Ну и молодец!

— Вот именно, друг Антуан. Я хочу пробраться туда неузнанным, потому что папаша Лолье уже обо всем узнал и настрого запретил дочке меня принимать.

— Ишь ты!.. А чем я-то могу помочь?

— У тебя в голове туман, дружище, — хлебни-ка еще стаканчик, чтобы в мозгах прояснилось.

— И то правда, — согласился кучер. И он осушил шестой стакан.

— Ты спрашиваешь, Антуан, чем ты можешь мне помочь?

— Ну да, чем я-то могу помочь? Вот что я у вас спрашиваю.

— Ты все можешь, дружище.

— Я?

— Да, ты.

— Любопытно узнать. Говорите начистоту. И он протянул стакан Монбару.

— Ты везешь завтра шамберийскую почтовую карету?

— В некотором роде везу, в шесть часов.

— Так вот, допустим, что Антуан славный малый…

— Да он таков и есть,

— Тогда он вот что сделает…

— Посмотрим, что же он сделает.

— Сперва он опрокинет стаканчик…

— Это ничего не стоит… Хлоп и готово!

— Потом он возьмет эти десять луидоров…

Монбар разложил на столе в один ряд десять золотых монет.

— Ого! — воскликнул почтарь. — Желтенькие! Самые настоящие! Я-то думал, что эти чертяки все до одного удрали за границу!

— Как видишь, еще не все.

— А что должен сделать Антуан, чтобы они перебрались к нему в карман?

— Он должен мне одолжить свою самую лучшую форму кучера.

— Вам?

— И пускай он уступит мне завтра вечером свое место.

— Ага! Чтобы вам повидаться с красоткой Жозефиной и чтобы никто вас не узнал!

— Слушай! В восемь часов я приезжаю в Бельвиль, выхожу во двор, заявляю, что лошади здорово устали, даю им отдохнуть до десяти часов, а сам с восьми до десяти…

— И все шито-крыто, привет папаше Лолье!

— Ну что, Антуан, идет?

— Идет. Я молод и стою за молодых! Я холост и стою за холостых! А как стану старым папашей, буду стоять за папаш и начну шамкать: «Да здравствуют старые хрычи!»

— Так, значит, дружище Антуан, ты мне одолжишь самую лучшую куртку и самые лучшие штаны?