Александр Бушков - Сыщик, ищи вора! [Или самые знаменитые разбойники России] [litres]

И все же в конце концов пираты в Северном море и на Балтике почти полностью перевелись – остались лишь отдельные одиночки, этакие динозавры. Причины заключались не в писаных законах, морской охоте на корсаров и виселицах – они были опять-таки экономическими. Окончательно пиратство добило открытие Америки и испанские там завоевания. Главные морские торговые пути переместились в Атлантику. Морской разбой на Балтике и в Северном море перестал быть таким уж выгодным предприятием – а вот риск для пиратов возрос многократно.

Кстати, те же причины фактически прикончили и Ганзу. Во время своего расцвета в нее входили 85 городов, но потом осталось только три, а там Ганза тихонечко скончалась, что прошло почти незамеченным…

Оставшиеся пираты стали выживать кто как мог. Самые отчаянные попросту переместились в Атлантику. Самые осторожные плюнули на прежнее ремесло и тихонько доживали век на берегу. Самые упертые консерваторы продолжали орудовать на Балтике – все же торговое судоходство там не прекратилось полностью, и кое-чем поживиться было можно. Однако крепли государства и их военные флоты, «консерваторов» все чаще ловили и вешали, пока в XVII веке не истребили окончательно.

Один немаловажный нюанс: еще задолго до полного искоренения пиратства на Балтике там покончили с той самой давней традицией налетов на прибрежные города. А потому масса народу в самых разных странах, занятая исключительно этим ремеслом, осталась не у дел.

В том числе, как легко догадаться, и новгородцы. Однако смекалистый русский человек сплошь и рядом найдет выход там, где представитель другой нации окажется в тупике. А впрочем, если подумать, дело даже не в смекалке. Просто-напросто перед новгородцами открылись возможности, которых их былые иноплеменные собратья по пиратскому ремеслу были лишены по чисто техническим причинам. Точнее, по географическим.

Новгородские пираты просто-напросто открыли для себя другие пути, на которых можно было практически безнаказанно охотиться за добычей, недоступные для других наций.

И стали ими пользоваться со всем размахом…

Песня эта сочинена в XIX веке, когда и была особенно популярна:

Вот только во времена, которые я буду описывать – первые двести лет после татарского нашествия на Русь, – Волгу никак нельзя было назвать «русской» рекой. Скорее уж «татарской». Русским принадлежал лишь небольшой ее кусочек, а большую часть контролировали Казанское и Астраханское ханства, осколки Золотой Орды. Но сначала – о Новгороде. Не знаю уж, почему так вышло, но с уверенностью можно сказать: Новгород – единственный русский город, чья история до предела мифологизирована, мало того, романтизирована. Очень много писалось о Новгороде как оазисе средневековой демократии посреди окружающего моря разливанного тиранства. Якобы на знаменитое новгородское вече собирались все до единого жители (причем право голоса имел и самый последний замурзанный ремесленник) и демократическим голосованием выбирали городское «руководство», а также решали важнейшие дела «государственного строительства».

Вот только другие, достаточно серьезные исторические работы рисуют далеко не столь благостную картину: «Вече собиралось редко и только в исключительных случаях», «Богатые и сильные бояре были фактически хозяевами в Новгороде и правили им по своему усмотрению».

Это гораздо больше похоже на правду. Описанная ситуация как нельзя лучше соответствует нравам Средневековья. Именно так обстояло дело в тех итальянских городах-государствах, что не имели титулованного правителя и пышно звались «республиками» – на самом деле всем заправлял узкий круг тогдашних «олигархов», порой принадлежавших к одному-единственному богатому и влиятельному роду, как это было во Флоренции с семейством Медичи.

Да, конечно, вече и в самом деле выбирало и посадника (высшее должностное лицо, ведавшее всеми делами Новгородской земли), и тысяцкого (начальника новгородского войска). Однако вече было далеко не столь многочисленным, как его порой изображают, и наверняка состояло из «групп поддержки» того или иного кандидата. Знаем мы, как это делается, – и страшно демократических выборов насмотрелись в своем Отечестве, и об американских делах наслышаны… Одним словом, как говорится в одном пошловатом анекдоте: «Так вот, сынок, у кошечек с собачками то же самое…»

Вот именно, не зря еще до присоединения Новгорода к Московскому государству летописцы зафиксировали не один бунт «черного народа» против собственных бояр, чьи богатые хозяйства «чернь» сплошь и рядом разносила по бревнышку. Не зря во время знаменитой битвы меж москвичами и новгородцами на реке Шелони в 1478 году пятитысячное московское войско чуть ли не моментально разгромило сорокатысячное новгородское. Это никак нельзя объяснить каким-то особым полководческим искусством московских воевод и бездарностью новгородских – вероятнее всего, большая часть новгородской рати попросту разбежалась с поля боя, не видя смысла класть свои головы за боярские интересы (кстати, митрополит Новгородский вообще отказался выводить свою немалую личную дружину на бой с москвичами). Да и в 1650 году, во время знаменитого новгородско-псковского народного восстания бунтовщики, ни словечком не упоминая о восстановлении прежней независимости, первым делом кинулись громить боярские усадьбы – крепенько накипело, должно быть…

Но разговор у нас пойдет не об отношениях меж простонародьем и всемогущим боярством, а об ушкуйниках. Так именовались дружины новгородских удальцов, с определенного времени (точнее, с тех времен, когда на Балтике новгородцам резко поплохело) отправлявшихся за добычей уже речными путями. Название это происходит от слова «ушкуй» – именно так звались корабли новгородцев. Точного их описания в истории не осталось, но, судя по косвенным данным, это были беспалубные ладьи наподобие драккаров викингов, способные двигаться как под парусом, так и на веслах, вмещавшие до тридцати воинов (и наверняка было оставлено немало свободного места под будущую добычу).

В первую очередь ушкуйников интересовали протянувшиеся за рекой Камой необозримые лесные чащобы, населенные языческими угро-финскими племенами, находившимися чуть ли не в первобытнообщинном строе. Строй строем, а мехов эти язычники добывали изрядное количество – и если учесть, что меха в ту пору ценились лишь самую малость пониже золота… В общем, было за чем плавать. О торговле речь, конечно, не шла – меха попросту отбирали силой: ну к чему они дикарям, которые, как говорится, живут в лесу, молятся колесу?