Наталия Сотникова - Король-Солнце Людовик XIV и его прекрасные дамы

Как уже упоминалось, королева Мария-Терезия находилась в счастливом неведении относительно нового увлечения своего супруга. Целью плана Олимпии было открыть ей глаза на существование этой пассии, угрожавшей семейному счастью монархов. Олимпия никак не могла забыть свое положение королевы всех придворных празднеств во времена юности Людовика, и уступить его без боя этой бесцветной провинциалке означало самым бездарным образом расписаться в собственном поражении. Далее ее бесило то, что как гофмейстерина королевы она была вынуждена уступить первенство статс-даме, герцогине де Ноай, ибо та принадлежала к Лотарингскому роду, более древнему, нежели Савойский дом, в который по праву замужества вошла графиня де Суассон.

Графиня к тому времени обзавелась очередным любовником, маркизом Рене-Франсуа де Вардом, унаследовавшим красоту своей матери, состоявшей в свое время в любовницах короля Генриха IV. Будучи человеком непомерных амбиций, он был готов для их удовлетворения решиться на любой шаг. Любовники замыслили следующий план: предупредить королеву анонимным письмом о возникновении угрозы ее супружескому счастью в лице мадемуазель де Лавальер. Предполагаемый исход рассматривался в двух вариантах: либо Луизу удаляют от двора, и тогда заговорщики подкладывают в постель монарха женщину, более податливую для манипулирования ею, либо Луиза остается, но будет удалена из штата Мадам, и Олимпия приютит ее под свое крылышко, чтобы заставить плясать под свою собственную дудку.

Для начала было сочинено письмо следующего содержания:

«Королеве.

Король пустился в распутство, каковое известно всем, кроме Вашего величества. Объектом его любви и привязанности является мадемуазель де Лавальер. О сем уведомляют вас ваши верные слуги. Вам предстоит решать, понравится ли вам представлять себе короля в объятиях другой женщины или же вы пожелаете воспрепятствовать продолжению сей связи, постыдной для вас».

Граф де Гиш перевел письмо на испанский язык, и его положили в конверт, поступивший из Мадрида и надписанный рукой королевы Испании. Здесь уместно будет пояснить, что конвертов в современном понимании тогда не существовало, письма вкладывались в лист, сгибаемый на оборотной стороне, его обвязывали шелковой нитью, на концы которой накладывалась печать. Упомянутый использованный листок заполучили за некоторую мзду от одной из горничных королевы.

Некий слуга должен был подать письмо гвардейцу Сент-Элуа из охраны королевы. Ему надлежало сказать, что письмо передал посол Испании дон Кристобаль де Гавриа, только что покинувший Париж и получивший письмо уже в дороге. Сент-Элуа, в свою очередь, должен был передать послание горничной королевы по имени Рисса, каковая вручила бы его своей повелительнице. Девушку выбрали по причине ее простоты и немногословности, она не стала бы задавать никаких вопросов.

Однако все пошло не так, как было спланировано. Сент-Элуа не нашел Риссу и передал письмо Марии Молина, первой камерфрау королевы. Та перепугалась, ибо король Филипп IV был тяжело болен и письмо могло нести в себе известие о его кончине. Молина, пользовавшаяся полным доверием Марии-Терезии, вскрыла письмо, была поражена его содержанием и бросилась за советом к королеве-матери. Та приказала ей известить короля, так что письмо завершило свой путь в руках Людовика. Тот был взбешен, мало того, что кто-то осмелился вмешаться в его частную жизнь, эта наглая особа еще и пыталась рассорить его с супругой. Было учинено следствие, причем король обратился к де Варду, которого считал проницательным человеком и лицом, способным дать дельный совет. Тот постарался навести подозрения короля на великую мадемуазель, всегда склонную к интригам, и герцогиню де Ноай, заклятого врага Олимпии. Сам же де Вард ловко воспользовался этой историей, чтобы отделаться от соперника, графа де Гиша, ибо мечтал занять его место в сердце герцогини Орлеанской. Де Вард отправился к отцу де Гиша, маршалу Граммону, безо всяких обиняков описал ему угрозу опасности, которой подвергался его сын, скомпрометировавший себя в глазах короля, и посоветовал ему откомандировать сына в войско, направлявшееся в Лотарингию. Перепуганный маршал поблагодарил де Варда за ценный совет и поступил, как ему было рекомендовано. Граф де Гиш был неприятно поражен доверенной ему миссией, о которой не просил; естественно, он страстно желал попрощаться с обожаемой женщиной и решил воспользоваться для этого услугами все той же мадемуазель Монтале. Девица провела его в Пале-Рояль по потайной лестнице и оставила в галерее один на один с Генриэттой. Внезапно она услыхала шаги приближавшегося мужа герцогини. Монтале быстро метнулась в галерею, помогла де Гишу спрятаться в огромном камине, который запирался на две створки. Разговаривая с женой, герцог принялся чистить апельсин, собираясь швырнуть шкурку в камин. Мадемуазель Монтале не растерялась:

– Мой принц, не выбрасывайте шкурку; сие есть мое любимое лакомство!

Честь Генриэтты была спасена, и восхищенная своей сообразительностью Монтале не преминула поведать об этой истории своей подруге, которая поспешила рассказать все королеве-матери. Естественно, та сообщила новость сыну Филиппу, и у него состоялся неприятный разговор с женой. Результатом этого разговора было то, что герцог приказал Монтале никогда более не появляться при дворе, и та безропотно повиновалась ему, увезя с собой, однако, целый ящик писем де Гиша к Мадам – с целью будущего шантажа. Изгнанница поселилась в англиканском монастыре в предместье Парижа. Герцог запретил своей жене поддерживать какие бы то ни было связи с Монтале и, зная, что та была дружна с Луизой де Лавальер, попросил короля приказать ей прервать любые сношения с Монтале.

После неудачной истории с испанским письмом графиня де Суассон отнюдь не отказалась от мысли отделаться от Луизы де Лавальер. На сей раз она решила противопоставить ей соперницу в лице одной из фрейлин королевы, Анна-Люси де Ламот-Уданкур, племянницы маршала. Эта блондинка «с изюминкой» не отличалась стеснительностью и была чрезвычайно опытна по части весьма рискованного кокетства, которое успешно оттачивала на целой толпе поклонников. Увидев, что жеманничанье девицы не производит никакого впечатления на короля, Олимпия «по секрету» поверила Людовику, что Анна-Люси испытывает к нему непреодолимую страсть. Это пробудило интерес короля, но на пути его стремления пообщаться с девушкой в более интимной обстановке встала статс-дама герцогиня де Ноай, которая денно и нощно пеклась о нравственности фрейлин. В частности, она приказала установить металлические решетки на окнах жилых помещений этих девиц в замке Сен-Жермен, хотя они и располагались под самой крышей. Единственное, что удалось королю, – так это прошептать несколько нежных слов в отверстие, проделанное в деревянной перегородке. На людях же Анна-Люси изображала крайнюю степень стыдливости и даже как-то воскликнула: