Уильям Далримпл - Кох-и-Нур. Семейные трагедии, коварные заговоры и загадочные убийства в истории самого большого алмаза

Однако вероятней следующее: если верить показаниям Марви, очевидца захвата Надир-шахом Павлиньего трона в 1750 году, Кох-и-Нура не было в императорской казне, поскольку его изъяли до того, как ее смог вблизи рассмотреть Тавернье. Камень сиял на вершине Павлиньего трона, прикрепленный к голове одного из павлинов, венчающих его. Конечно, Тавернье видел Павлиний трон и описывал алмазы, его украшающие, издалека, но, похоже, ему не удалось подойти достаточно близко, чтобы он смог увидеть колоссальный размер драгоценных камней на верхушке.

Был ли Кох-и-Нур алмазом Бабура? По весу – примерно да, и это выглядит в целом как наиболее правдоподобная и, безусловно, самая соблазнительная теория происхождения Кох-и-Нура. Впрочем, учитывая отсутствие полного описания алмаза Бабура или записей о том, как именно он попал из Декана в сокровищницу Моголов, пока не появятся новые доказательства из каких-либо позабытых персидских источников, тайна будет оставаться нераскрытой. К сожалению, мы не знаем в точности происхождение Кох-и-Нура и не располагаем достоверной информацией о том, когда, как и где он попал в руки Моголов. Мы только знаем наверняка, как они его утратили.

В январе 1739 года Могольская империя все еще была самым богатым государством в Азии. Почти весь субконтинент управлялся с Павлиньего трона – с Кох-и-Нуром, сверкающим в одном из павлинов, сидящих на его верхушке. Хотя Могольская империя уже полвека находилась в упадке и ее часто терзали внутренние конфликты, она все еще управляла большей частью богатых и плодородных земель от Кабула до Карнатаки. Более того, ее утонченная и изысканная столица, Дели, с населением в два миллиона жителей, то есть больше, чем Лондон и Париж вместе взятые, все еще была самым процветающим и великолепным городом на землях между османским Стамбулом и имперским Эдо (Токио).

Правил этой огромной империей любящий удовольствия император Мухаммад Шах по прозвищу Рангила, то есть «Красочный», «Весельчак». Он был эстетом, часто носившим тесный, женственный пешваз (длинная женская верхняя туника) и туфли, украшенные жемчугом, а также разборчивым покровителем музыки и живописи. Именно благодаря Мухаммаду Шаху ситар и табла, бывшие до того народными инструментами, получили распространение при дворе. Он возродил могольскую школу миниатюр и нанял художников, таких как Нидха Мал и Читарман, чьи величайшие работы демонстрируют буколические сцены из жизни могольского двора: дворцовые празднования Холи, купающиеся в сказочных красных и оранжевых красках; сценки с императором, охотящимся с ястребом на берегу Ямуны или посещающего свои обнесенные стенами сады удовольствий; или, реже, встречи с министрами среди цветочных клумб и цветников Красного форта.

В ответ на суровый исламский пуританский милитаризм времен Аурангзеба во время правления Мухаммад Шаха (1702–1748) примерно с 1720 года в Дели начался взрыв безудержно чувственного искусства, танца, музыки и литературных экспериментов. Городскими поэтами того времени были написаны одни из самых откровенных с окончания классического периода тысячелетием раньше индийских любовных стихотворений. Это был век великих куртизанок, чью красоту и великолепное кокетство отмечали по всей Южной Азии. Ад Бегум появлялась на вечеринках полностью обнаженной, но столь ловко разрисованной, что этого никто не замечал: «Она украшает ноги красивыми рисунками, как будто на ней надеты штаны, но на самом деле их не носит; вместо браслетов она рисует чернилами цветы и лепестки, такие же как на лучших тканях Рума». Ее главная соперница, Нур Бай, пользовалась такой популярностью, что каждую ночь слоны могольских омрахов-чиновников перекрывали проход по улице возле ее дома, и даже самые высокопоставленные вельможи вынуждены были «слать большие деньги, чтобы Нур Бай их приняла… любого, кто очаровывался ею, затягивал водоворот ее требований, приносящих разорение в его дом… но получать удовольствие от компании этой женщины можно только до тех пор, пока у человека есть богатство, для того чтобы ее одаривать» [78] Dargah Quli Khan, The Muraqqa’ e-Dehli , translated by Chander Shekhar, New Delhi, 1989. For Ad Begum. Р. 107; for Nur Bai. Р. 110. .

Любого, кто очаровывался ею, затягивал водоворот ее требований, приносящих разорение в его дом… но получать удовольствие от компании этой женщины можно только до тех пор, пока у человека есть богатство, для того чтобы ее одаривать.

Как и в Англии времен Реставрации, эта чувственность непосредственно отражалась в живописи того периода, упивавшейся образами удовольствий, вечеринок и любовных сцен: на одной знаменитой картине даже изображен император с одной из своих наложниц, возможно в отчаянной попытке подчеркнуть потенцию и мужественность государя, который, по слухам, был импотентом.

Однако, каков бы он ни был в постели, Мухаммад Шах Рангила определенно не был воином на поле боя. Он удержался у власти благодаря простой уловке – отказу от всяких претензий на реальное управление страной: утром Мухаммад Шах наблюдал за боями куропаток и слонов, днем его развлекали жонглеры, мимы и заклинатели. Политику он мудро переложил на своих советников и регентов, хотя был очень искусен в сохранении доходов, поступающих из провинций.

Империя начала приходить в упадок после смерти в 1707 году Аурангзеба; власть императора ограничивалась все больше. С момента смерти Аурангзеба были убиты три императора: одного к тому же сначала ослепили горячей иглой [79] Фарук Сийяр. ; мать третьего была задушена, отца еще одного столкнули в пропасть, когда он ехал на слоне. Четвертого задушили и скинули с лестницы. Во время правления императора Фарука Сийяра (1685–1719) его регенты, братья Сейиды, так отчаянно нуждались в деньгах, что начали выковыривать драгоценные камни из внутренней части Павлиньего трона и продавать их за наличные делийским ростовщикам. Тем не менее самые великолепные из камней – Кох-и-Нур и Рубин Тимура – остались на месте.

По мере правления Мухаммад Шаха Дели все больше терял контроль над страной, и губернаторы регионов все чаще стали принимать собственные решения по важным вопросам политики, экономики, внутренней безопасности и самообороны. В частности, два региональных лидера-соперника сформировали собственные независимые сферы влияния и стали фактически автономными правителями. Саадат-хан, наваб Ауда, стал ключевым игроком на севере. Его основным опорным пунктом был Файзабад, в сердце Гангской равнины. Низам уль-Мульк на юге стал фактическим хозяином Декана, сделав главным опорным пунктом Аурангабад. Свою формальную связь с императорским двором и лояльность императору они все больше трактовали на свой лад, действуя в собственных интересах. Оба основали династии, правившие в Индии сотню лет. Саадат-хан и Низам уль-Мульк были смертельными врагами, и их соперничество вскоре оказалось фатальным для могольского государства, которому они обещали служить.