Сергей Покровский - Охотники на мамонтов [сборник]

Охотник повернулся и быстро побежал со своей ношей, но не к посёлку, а в глубину леса.

Ао понял, что это не игра, а настоящее похищение.

Кровь бросилась ему в голову. В бешенстве ринулся он наперерез похитителю, и, прежде чем тот успел сообразить, Ао сунул ему под ноги своё копьё. Толстяк споткнулся и тяжело рухнул на землю.

Освобождённая Канда вихрем помчалась к посёлку, а её похититель со звериным рёвом вскочил на ноги и бросился бежать.

Ао настиг его и ударил копьём в правое плечо. Толстяк завыл раненым волком.

— О-о! Ой! — вопил он. — Куолу убивают! Куолу!

Куолу! Откуда он взялся?

Тут только Ао сообразил, на кого напал он в сумраке леса. На самого колдуна!

Но вместо страха у него на уме было только одно бешеное желание ещё и ещё раз ударить обидчика Канды. Да и как можно бояться врага, кто бы он ни был, если тот трусливо убегает с поля битвы!

Всё же, услышав имя «Куолу», молодой охотник на миг задержался на месте, и Куолу успел юркнуть в кусты. С заячьей прытью промчался он к береговому обрыву, который оказался здесь очень близко. Недолго думая он кубарем скатился вниз по крутому склону, поднимая целое облако песка и пыли.

Ао остановился на краю и сверху погрозил копьём беглецу, который каким-то чудом ухитрился не свернуть себе шею и не переломать рёбра.

— Выдра! — крикнул Ао ему вслед самое презрительное слово, какое он знал.

В эту ночь Ао долго не мог уснуть. Ему казалось, что горячий уголь из костра влетел ему в грудь. Там что-то загорелось и жжёт его огнём. В ушах всё ещё раздавался отчаянный крик Канды:

«Уамма! Уамма!»

Кровь кипела в нём, когда он вспоминал Куолу, его звериный вой, погоню за Куолу и свою неожиданную с ним схватку. Узнал ли его колдун в вечернем сумраке леса?

В его мозгу вспыхивали и гасли искры. Слов у него не было.

Поздно забылся он тяжёлой, беспокойной дремотой. В землянке было душно и тесно.

Вместе с Чернобурыми спали двадцать гостей — охотников Красных Лисиц. Лежали все вповалку на оленьих шкурах.

Под утро ему приснилась Канда.

Он видел, будто она сидит в овраге, около ручья. Сидит так беспечно, не знает, что вот сейчас придёт Куолу и унесёт её.

Ао должен её спасти. Вот он уже спускается в овраг. Он торопится, бежит, он уже близко. Ао хочет приблизиться к Канде, но в этот момент огромный лохматый медведь выскакивает из-за кустов и становится между ними.

Медведь смотрит на него зловеще, становится на дыбы и идёт ему навстречу. Глаза у него хитрые и злые, как у Куолу.

Ао хочет бежать и не может. Ноги будто связаны. А чудовище всё ближе и ближе…

Ао крикнул и проснулся. Весь он обливался потом, а сердце его стучало, как у птицы, зажатой в кулак.

Куолу! Это был Куолу!

Ао сделал усилие и сел на меховой подстилке. Дышать было трудно.

Кто-то ночью закрыл для тепла отдушину, и от этого в землянке ещё больше сгустился запах: чад очага и едкий дух сырых кож, содранных с убитых оленей.

Ао на коленях подполз к выходной дыре, отодвинул заслонку и вылез наружу. Здесь ночные страхи разлетелись, словно клочья дыма от ветра.

— А, старая выдра! — шептал он. — Это ты приходил? Погоди!

Солнце ещё не всходило, но было где-то близко, за белым пологом тумана. Оттуда уже сияли его лучи и золотили светлые края облаков. Ао вздохнул полной грудью.

Крепкая молодая радость била в нём весёлым ключом. Жажда томила его. Пить жители посёлка ходили на дно оврага. Ао сбежал вниз и стал черпать горстью студёную воду.

С утра девушки начали готовиться к играм. Из мешков и сумок они вытаскивали лучшие наряды и украшения: летние безрукавки, расшитые разноцветными мехами, красивые ожерелья из раковинок и молоденьких хвойных шишек, бахрому из хвостов маленьких зверьков и из птичьих перьев.

Те, кому очень хотелось казаться покрасивее, привешивали к ушам костяные подвески. Другие румянили щёки оранжевой охрой или проводили красные полоски на лбу и на плечах.

Цакку нацепила на подбородок блестящий перламутровый кружок, вырезанный из раковины речной двустворки. Уже давно для этой цели в нижней губе её были сделаны две дырки. А чтобы они не зарастали, в них был продёрнут шнурочек, свитый из крепких волокон подорожника. В первое время губа болела, нарывала и гноилась. Было так больно, что Цакку потихоньку плакала. Но зато, когда рана зажила, она с гордостью поглядывала на своих подруг, у которых не хватало смелости сделать себе то же самое. Её круглое лицо сияло, когда она вышла на игры с драгоценным перламутром на подбородке. Она считала себя теперь первой красавицей посёлка.

Меньше всего украшений было на Канде и на Балле.

Игры происходили на лесной поляне, недалеко от посёлка. После игр Канда привела за руку своего жениха Ао к шалашу, который каждая девушка начинала строить, как только становилась невестой. Вслед за Кандой стали возвращаться и другие пары. Молодожены сейчас же принялись поправлять и расширять свои весенние гнёзда. Почти все девушки нашли себе мужей из рода Красных Лисиц или из других посёлков. Только тихонькой Ши не хватило жениха.

Ши пришла из лесу поздно и с заплаканными глазами. Зато перламутровый кружочек Цакку оправдал себя в полной мере. Волчья Ноздря — лучший охотник Красных Лисиц — был так ослеплён блеском и игрой перламутра, что покорно позволил привести себя в её шалаш.

Привели новых мужей и молодые вдовы, мужья которых погибли или пропали без вести. Красивая Балла вернулась из лесу рука об руку с молодым Уллой.

В землянке пылал огонь. Было жарко, и пахло дымом костра.

Около очага сидели старики и старшие охотники. Перед ними стоял голый Уа и быстро вращал ладонями заострённую палку. Нижний конец её был вставлен в дыру, выдолбленную в сухой деревяшке. Палка вертелась, как веретено. От трения обложенный сухим прутом конец её обуглился и начал чадить. Пахучий дымок серым червячком поднимался из дырки. Старшие серьёзно и деловито следили за руками Уа. Пот градом катился по его лицу. Мокрая спина блестела от горячей испарины.

Дым понемногу усиливался.

Уа припал ничком к своей деревянной «зажигалке» и начал раздувать показавшуюся искру. Он прикрыл её сухой травой и продолжал дуть в неё изо всех сил. Лицо его раскраснелось, а щёки надулись, как пузыри.

Наконец родился огонь, трава загорелась, и юноша стал подбрасывать тонкие ветки сухого можжевельника. Огонь лизнул их. Через несколько мгновений пламя уже весело запрыгало и стало пожирать более толстые сучья.

— Хорошо! — сказали старики.

Тупу-Тупу сидел в сторонке на куче оленьих шкур и смеялся. Он ещё с утра привёл к старикам сына Уаммы и пригнул его голову так, что тот низко склонился перед очагом. Это означало, что Тупу-Тупу просит принять сына Уаммы в разряд охотников.