Александр Бушков - Крым и крымчане [Тысячелетняя история раздора]

Настал момент, когда заговорщики усмотрели серьезную возможность свалить гетмана. В Польше весело громыхала очередная смута, там появились сразу два претендента на престол, и каждый был по всем правилам избран своими сторонниками королем – саксонский курфюрст Август Сильный и польский магнат Станислав Лещинский. Оба эти персонажа ни малейшего вклада в историю не внесли. Август, правда, прозвище получил не зря: обладал нешуточной силой, гнул в трубку серебряные тарелки, кочергу завязывал узлом. Да вдобавок прославился прямо-таки запредельным даже по меркам легкомысленного XVIII века, как бы поделикатнее выразиться, кобеляжем. Историки насчитали у него триста внебрачных детей (возможно, некоторых и пропустили, так что их могло быть и больше) – а количество любовниц, более-менее постоянных и «одноразовых», учету не поддается вообще. Август настолько вошел во вкус, что сделал любовницей родную дочь (из внебрачных). Лещинский же был личностью совершенно бесцветной.

В полном соответствии с поговоркой, которую сами же и сочинили, «Польша раздорами крепка», благородные паны, разделившись на два лагеря, начали натуральную войну. Правда, ни одной из партий не удавалось нанести другой полное и окончательное поражение. А потому и те и другие решили обратиться к сильным покровителям. Август поставил на Москву, его соперник – на Стокгольм. В Польшу с разных сторон вступили русские полки и казаки Мазепы – и шведский король Карл XII. Вот тут уже заполыхало до самого неба…

И в этот самый момент Мазепа вступил в тайную переписку со Станиславом Лещинским. Мазепа обещал привести под знамена «короля Стаса» самое малое двадцать тысяч казаков, а король обещал сделать Мазепу «потомственным князем Русским» и отдать ему всю Украину – хотя и в составе Польши, но с широкой автономией. Поляки даже сочинили Мазепе герб и прислали рисунок.

Мотря к тому времени, кстати, успела выйти замуж за генерального судью Гетманства, но это ничего не меняло. Кочубей и полковник Искра что-то все же проведали о переговорах с поляками. И срочно отправили в Москву сигнал. Именно об этом писал потом Пушкин в поэме «Полтава»: днем и ночью на лихом коне несется в Москву лихой казак:

В реальности все обстояло далеко не так романтично – не было никакого лихого всадника. «Сигнал» в Москву доставил некий монах Никанор пешим ходом, этакой серой мышкой, огородами добравшийся до места. Неприметный, неинтересный странник, человек божий, каких на дорогах полно… Так гораздо надежнее, лихой казак – фигура заметная.

Заговорщикам не повезло самым роковым образом. Судя по всему, они проведали только о самом факте тайной переписки гетмана с поляками, но никакой конкретикой не располагали. Донос сохранился, и он, по словам современных историков, «производил впечатление не обоснованного обвинения, а бездоказательного навета». К тому же…

И польские письма, и рисунок герба Мазепа… отослал Петру. На этом основании некоторые историки считают, что Мазепа всего-навсего вел с ведома Москвы этакую «радиоигру». Однако вполне допустимы и другие объяснения: гетман так поступил не из душевного благородства, а оттого, что узнал о происках врагов и решил упредить события, представ белым и пушистым.

Версия не столь фантастическая, учитывая тогдашние реалии. Как-никак поляки предлагали потомственное владение. А гетман – персона пусть и важная, но все же выборная. Как избрали, так могли и переизбрать, случалось не раз. Причем в этом случае свергнутому… пардон, переизбранному! гетману приходилось срочно уносить ноги – если только удавалось. Что при таком раскладе оставалось у Мазепы? Разве что та самая волость в России.

По некоторым данным, к тому времени меж гетманом и всемогущим Меншиковым пробежала черная кошка. Якобы даже Меншиков собирался Мазепу сместить и заменить своим человеком. Если это правда, если Меншиков, не исключено, как раз и ставил на Кочубея со товарищи, тайные сношения с поляками вполне логичны и объяснимы.

Как бы там ни было, Мазепа оправдался, сообщив вдобавок в Москву немало интересного о военных приготовлениях Турции и сношениях Лещинского с крымским ханом. Царь послал Мазепе очередную соболью шубу, а Кочубея с Искрой выдал ему на расправу. Гетман тут же велел отрубить обоим головы, а все их движимое и недвижимое имущество забрал себе. Иные историки пишут, что не себе взял, а отписал в воинскую казну, но это мало что меняет: уж «на финансах»-то у Мазепы сидели особо доверенные люди…

А буквально через год, когда в Гетманщину вступил шведский корпус короля Карла, Мазепа к нему присоединился во главе казачьего отряда. Некоторые историки опять-таки пишут, что сам гетман был белым и пушистым, а на этот шаг его буквально под дулом пистолета вынудила старшина.

Лично мне эта версия представляется сомнительной. Во-первых, у гетмана была достаточно сильная семья, чтобы справиться со «шведской партией», да вдобавок можно было заручиться поддержкой Москвы. Во-вторых, имеет право на существование и другая версия: что гетман, которому надоело быть выбранным, увидел для себя в наступившей неразберихе неплохой шанс устроиться в жизни еще лучше и спокойнее. Вполне возможно, свою роль сыграло и то, что шли шведы. Шведская армия, в XVI веке одержавшая немало побед, по инерции считалась чуть ли не сильнейшей в Европе, и Мазепа вполне мог решить, что отныне с русским влиянием в Гетманщине будет покончено…

Увы, оба новоявленных союзника очень быстро поняли, что дали маху. Серьезного пополнения, обещанного гетманом, Карл не получил: с Мазепой прибыла лишь кучка казаков – пессимисты оценивают их число в полторы тысячи, оптимисты – в пять. Даже если верна вторая цифра, получается, что за гетманом к шведам последовал лишь каждый десятый казак – когда казаки ходили воевать вместе с русскими, выставляли не менее пятидесяти тысяч сабель. Так что Гетманщина в большинстве своем Мазепу явно не поддержала. Полковники и старшины из тех, кто второпях последовал за Мазепой, очень быстро почти все до единого перебежали в русский лагерь, где их по тайному указанию Петра принимали со всем радушием. Там, в русском лагере, старшина быстренько и избрала нового гетмана, полковника Ивана Скоропадского. Полки наемников куда-то подевались. Высшие церковные иерархи, посоветовавшись, решили публично по всем церквам провозгласить Мазепе анафему, сиречь проклятие, оно же отлучение от церкви.

За неимением оригинала на виселице при большом стечении народа подвесили чучело Мазепы. Вдобавок Петр со свойственным ему черным юмором распорядился изготовить четырехкилограммовую чугунную медаль с изображением повесившегося Иуды и валявшихся тут же «иудиных сребреников». Эту увесистую регалию предполагалось повесить Мазепе на шею, как только удастся его поймать. Задумка, в общем, не лишена изящества…