Луи Буссенар - Избранные произведения. I том [Компиляция]

— Как это?

— Неужели ты думаешь, что он возвратит корабль хозяину? Вот посмотришь, вор у вора украдет дубинку. Он преспокойно зайдет за припасами в какой-нибудь притон пиратов и начнет разбойничать. Вот будет с носом менер Фабрициус!

— Да, действительно, вор у вора дубинку украл.

Тяжелая калитка ограды, окружавшей большой деревенский дом, отворилась, и двое рослых мужчин кинулись с раскрытыми объятиями к вновь прибывшим.

— Фрике!.. Шалун ты мой!.. Пьер, дружище!..

— Господин Андре!.. Дорогой доктор!..

— Бедные друзья! Наконец-то!.. И в таком виде… Мы уж и надежду потеряли…

Фрике от волнения едва мог выговорить дрожащим голосом несколько слов. Пьер так побледнел, что это было заметно, даже несмотря на загар, и крепко, до боли жал друзьям руки.

— Мы вернулись одни!.. Нас ограбили бандиты!

— Мы разорены, господин Андре, разорены! Но мы, ей-богу, Не виноваты!

— Ну что значит денежная потеря в сравнении с ужасным несчастьем, которое на нас обрушилось!

— Что случилось? — воскликнули Пьер и Фрике.

— Мэдж, наша девочка, моя приемная дочь…

— Где она? Что с ней? — прошептал Фрике, у которого подкосились ноги.

— Пропала!.. Ее похитили наши заклятые враги, бандиты моря!

Не то сигнал бедствия, не то салют, не то канонада. — Пять молодцов. — Малайцы-пираты. — Нападение на корабль, севший на мель. — Неожиданная помощь. — На английской яхте. — План защиты, выработанный парижским гаменом. — Бутылки из-под вина, превращенные в капканы. — Абордаж. — Пятьдесят на одного. — Взорвать ли себя? — Пожар на борту. — Пятеро французов объявляют войну борнейскому радже.

— Ну, право же, это пушечный выстрел.

— Здесь-то? Помилуй!

— Да почему же нет?

— Скорее всего, салют.

— Кому здесь салютовать?

— Ну, значит, сигнал бедствия.

— А может быть, просто гром. Вот и туча — посмотри, какая черная.

— Не думаю, чтобы гром. Уже одно то…

Вдали опять глухо прогремел выстрел и далеко прокатился над рекой, окруженной широкой каймой лозняка.

— Правда, — сказал первый собеседник. — Близ устья стреляют Звук пушечного выстрела для меня настолько знаком, что я никогда не ошибусь… А ты слышишь этот треск, Фрике?

— Это из митральезы, Пьер, да?

— Почище митральезы, мой мальчик. Это стреляют из новоизобретенной пушки-револьвера.

— Да, наша цивилизация умеет отличиться. Каких только успехов мы не делаем в деле самоистребления!

— Да это настоящая битва, — перебил третий человек, до сих пор молчавший.

— Которая задает мне немало работы, — прибавил четвертый баском с ясно различимым провансальским акцентом.

— А как вы думали, доктор? Ведь это не по воробьям стреляют. Впрочем, мы скоро все узнаем.

Это говорил человек, который, по-видимому, был главным в группе.

— Приготовьте оружие, друзья, — продолжал он. — А вы, ребята, — обратился он по-малайски к двум даякам, которые были гребцами на легкой малайской проа, — приналягте-ка на весла.

Легкая лодка, несмотря на то что в ней сидело вместе с гребцами семь человек, быстро поплыла по черным волнам реки.

Пассажиров на лодке, как мы сказали, было семеро, из них четверо — европейцы. Они были одеты в одинаковые грубые холщовые куртки с множеством карманов, обуты в крепкие башмаки со шнуровкой и кожаные гетры, прикрывающие штаны из такого же холста, что и куртка. У всех на головах были белые шапки из бузинной сердцевины, покрытые фланелью — превосходный головной убор, заимствованный у английских солдат индийской армии. Вооружены они очень внушительно: у каждого по короткому дальнобойному карабину, а в желтой кожаной кобуре у пояса — по револьверу крупного калибра.

Багаж каждого состоял из полотняной сумки вроде тех, что бывают у художников-пейзажистов; такая сумка обернута непромокаемой клеенкой и может выдержать любой экваториальный ливень.

Вся экипировка доказывала, что наши путешественники — народ опытный и умеют готовиться к дальним экспедициям.

Один из них, как мы видели, доктор. Это человек очень маленького роста и худой, как щепка. Волосы у него короткие, жесткие, напоминающие щетину и с проседью; борода подстрижена. Доктору уже исполнилось пятьдесят лет, но он бодр и проворен, почти как юноша. Тело его крепко и закалено во всяких невзгодах, так что он шутя переносит и тропический зной, и болотные испарения, и смеется над холерами и желтой лихорадкой.

Прежде он служил во французском флоте и считался первоклассным хирургом, но три года тому назад вышел в отставку. Сначала он поселился у себя на родине, в Провансе, в маленьком домике с зелеными ставнями, рассчитывая зажить скромным сельским буржуа, наслаждаясь супом на оливковом масле и марсельскими ракушками, но эта идиллия длилась ровно два месяца. Доктор Ламперрьер запер свой домик, заколотил зеленые ставни и отправился сажать капусту… куда бы вы думали? На Суматру, в обществе своего друга Андре.

Последний руководит экспедицией и составляет разительный контраст со своим другом. Тридцати двух лет, темноволосый, с серьезным выражением бледного лица, он настолько же сдержан, насколько доктор общителен. Его красивые руки и стройные ноги обладают силой, которая на первый взгляд как-то даже не вяжется с их изяществом. Ловкость и замечательное умение владеть оружием делают его опасным противником в неординарных обстоятельствах, хотя он далеко не авантюрист. Это, напротив, джентльмен с головы до ног, чистокровный парижанин в одежде буржуа.

Приведенный выше разговор достаточно определил личность двух остальных участников экспедиции, и нам незачем рисовать портреты Фрике — парижского гамена и бретонца Пьера де Галя.

Пятый товарищ, до сих пор не раскрывший рта, — чистокровный негр. Ему восемнадцать лет, и европейское платье трещит по швам на его могучих плечах. Умное лицо светится добротой и ребяческой непосредственностью. Этот юный черный колосс, великолепный представитель африканской расы, относится к происходящему совершенно безучастно. Товарищи любят его, как братья, и больше ему ничего не нужно. Проа быстро летит, управляемая даяками, европейцы вооружаются, пушка гудит, гул все ближе и ближе, а храбрый юноша невозмутимо развалился на дне пироги с беспечностью отдыхающего черного льва.

Голос Фрике заставил его привстать.

— Послушай, Мажесте, — сказал ему Фрике, — неужели ты не слышишь этого шума? Подтянись-ка получше. Сейчас посыпется свинец. Приготовься.

Князек, который выше Фрике на целую голову, отвечал мягким, музыкальным голосом, свойственным многим неграм:

— Да, Фрике, да… Ты всегда торопишься… Но и я от тебя никогда не отставал.