Луи Буссенар - Избранные произведения. I том [Компиляция]

— Погоди, бедный малютка! Ведь ты не позовешь на помощь, даже если станешь тонуть… Хорошо еще, что я тут… и не дам тебе пропасть! К черту этот бурнус! Бог с ними, с патронами, пускай отсыреют. Это важнее! — И, разговаривая таким образом сам с собой, по своему обыкновению. Фрике подхватил своего друга под лопатки и, сильно работая другой рукой, добрался до маленького островка длиной около десяти метров и шириной около трех, поросшего высокими водяными травами и бамбуком.

Туземцы увидели их в тот момент, когда они, как водяные крысы, скрывались между зелеными стволами, причем Фрике волочил Мажесте, почти потерявшего сознание.

Почти одновременно протрещало около десяти выстрелов, но они не причинили никакого вреда, если не считать двух-трех стволов бамбука, которые они срезали на высоте приблизительно метра от земли.

— Ну наконец-то мы у себя дома! Правда, квартира не особенно просторна. Но здесь мы все-таки сумеем, может быть, защищаться некоторое время! Только бы мои заряды не отсырели! Ба! Да эти металлические снаряды не так-то скоро промокнут! Ну мы сейчас позабавимся!

Действительно, помещение это не было особенно просторно. Оно по своему объему напоминало нору старьевщика дядюшки Шникманна, первого хозяина Фрике.

Уложив как можно удобнее раненого на мягкой душистой траве и сменив его компресс, молодой француз прежде всего обошел весь остров.

Этот обход его новых владений был непродолжителен. Уходя, он приказал раненому не шевелиться, а затем осторожно ползком в четыре шага достиг восточной конечности миниатюрного материка.

— Хм, вот и край света! — воскликнул он и, осторожно раздвинув руками камыши, увидел, как туземцы свежуют слона.

Эта картина привела его в бешенство.

— Негодяи! — крикнул он. — Они только и думают о том, как бы убить да сожрать! Спрашивается, что им сделал этот слон? Будь еще при мне ружье да сотня патронов, я бы научил их уму-разуму!

Научить детей Экваториальной Африки уму-разуму посредством всаженных в них зарядов дроби и картечи было несколько оригинально, но это объясняется тем, что в данный момент наш молодой друг имел несколько однобокое представление о жизни.

Прокрадываясь вдоль западной стороны острова, берег которого поднимался не более полутора метров над водой, но зато стоял отвесной стеной, он был поражен странным явлением.

— Хм! Эта почва как будто колеблется под ногами, — проговорил он, — ну да, несомненно! На чем же в таком случае держится этот остров? Ведь не на сваях же его соорудили!

Он попрыгал на одном месте, желая своей тяжестью уплотнить почву и убедиться, что его остров действительно неустойчив. И что же? Весь островок заколыхался и описал как бы полувращательное движение, причем опустился носом сантиметров на двадцать в воду, отчего вода заплескалась спереди и позади островка.

— Да это действительно плавучий остров, — воскликнул Фрике, — вроде плота! Хорошо было бы найти причал, удерживающий его! Вот бы утерли нос этим черномазым! Но что за странная почва! Собственно говоря, слово «почва» для этого острова преувеличение. В сущности, это просто остатки водяных растений, обломки тростника и камышей, словом, все, что плыло по реке, а затем слежалось здесь, задержанное на своем пути каким-то препятствием, перегнило, смешалось с илом и наконец поросло травой и даже приютило целую рощицу бамбуков. А мы — Робинзоны этого островка! — продолжал рассуждать Фрике. — К сожалению, съестные продукты здесь редки… Ну, если бы еще мой малыш не был ранен, а то теперь я являюсь, так сказать, главой семейства, и мне надо беспокоиться за двоих!

Он подошел к негритенку, который забылся тяжелым сном. Чтобы прикрыть его от палящих лучей солнца, Фрике сплел над его головой ветви кустов в виде козырька, а сам сел возле и стал раздумывать.

Жара была томительная: ни малейшего дуновения ветерка, и лучи солнца, отраженные водой, приобретали как бы удвоенную силу. Размышления маленького парижанина вскоре перешли в дремоту, а затем его сморил тяжелый сон.

Он проспал около двух часов, как вдруг сильный толчок, нанесенный чем-то островку, заставил его пробудиться. Островок так накренился на один бок, что можно было подумать, что он сейчас пойдет ко дну.

— Живо, Мажесте! Собирайся, маленький, мы тонем! — крикнул он.

В тот же момент из-за бамбука раздался свирепый вой, и над водой показалась голова огромного дикаря.

Он потрясал своим длинным копьем и собирался без дальнейших разговоров пронзить им мальчугана, но того трудно было застать врасплох.

— Ага, вторжение в чужие владения! — закричал Фрике. — Погоди, голубчик, я тебя проучу!

Он не договорил еще этих слов, как чернокожий с простреленной навылет грудью грузно шлепнулся в воду.

— Право, мои заряды не подмокли! Ну а теперь за кем очередь? — громко крикнул он и смело выступил на край островка, держа свой револьвер наготове.

Пораженные таким энергичным и неожиданным отпором, нападающие поскакали все в воду, как лягушки, и разом скрылись неизвестно куда.

— Подумать только, что у меня остается теперь всего четыре заряда! А мы осаждены, и в наших запасах нет и десяти граммов сухарей. Что всего ужаснее — этому малышу нечего дать поесть; он, бедняга, совсем ослабеет. Но что поделаешь?

Между тем солнце начинало склоняться к закату. Приближалась ночь, и положение мальчуганов ухудшалось.

Нельзя было даже и мечтать о том, чтобы покинуть остров. Туземцы, сторожившие их на обоих берегах реки, время от времени издавали грозные крики, как бы давая этим понять, что всякое отступление мальчуганам отрезано.

Эта ночь тянулась, словно двое суток. Бедняжка Мажесте в сильном жару бредил всю ночь; рана его воспалилась, несмотря на холодные компрессы, которые Фрике беспрестанно сменял.

Больной пытался встать и по временам бешено сопротивлялся ласковым уговорам своего друга, упрашивавшего его полежать смирно и потерпеть. В конце концов самоотверженный уход Фрике не привел ни к чему. Скрепя сердце ему пришлось связать ноги больному, чтобы помешать поминутно срываться с места. Для этой цели Фрике поспешно сплел что-то вроде веревки из ивняка, росшего в илистом грунте островка.

К утру жар спал, но бедняжка был до того слаб, до того истощен, что, едва раскрыв глаза, тотчас же заснул глубоким спокойным сном. Тем временем Фрике, мучимый голодом, старался обмануть свой желудок, пережевывая почки бамбука. Но это вызвало только тошноту, нимало не утолив голод.

— Нет, право, я, очевидно, рожден для того, чтобы умереть с голода! — рассуждал он. — Я не могу прожить полугода, чтобы не изведать голод. Вот хотя бы теперь! Ну скажите пожалуйста, на что я буду пригоден еще через двенадцать часов? Между тем надо во что бы то ни стало увести отсюда моего малыша, который может сильно расхвораться, а эти чернокожие облепили нас кругом, как мухи, и точат на нас зубы в довершение несчастий. Я не могу даже отправиться на берег за какими-нибудь плодами, которыми мог бы утолить свой голод и поддержать силы моего малыша, не рискуя при этом быть схваченным этими дикарями. А что, — продолжал размышлять Фрике, — если бы, проплыв под водой и не поднимаясь на поверхность, добраться до бедного Осанора и отрезать от него кусочек мяса на нашу долю?! Это была бы последняя услуга, которую благородное животное могло бы оказать мне, своему другу! Нет, право, это счастливая мысль!