Луи Буссенар - Избранные произведения. I том [Компиляция]

Это был именно тот Марциал, о котором упоминал Мариус Казаван в своем донесении капитану Флаксхану. Его тотчас же подняли и отнесли в лазарет, доктор со своим помощником освидетельствовали рану, причем первый сделал многозначительную гримасу, не обещавшую ничего хорошего.

У него был не только перебит череп, но и проломленная черепная кость вдавилась в мозг, который вследствие этого выпирал в отверстие в черепе. Раненый с остановившимся бессмысленным взглядом, полураскрытым ртом и плотно сжатыми ноздрями не подавал признаков жизни. Если бы не дыхание, с трудом вырывавшееся из сжатого горла, то его можно было бы принять за труп.

Доктор не проронил ни слова. Проворной рукой он собственноручно сбрил волосы вокруг раны, которая теперь казалась громадной и ужасной. Но опасна была не величина раны, а вдавленность черепной кости, оказывавшей страшное давление на мозг. Прежде всего надо было устранить это давление, и вот к чему прибегнул старый и опытный хирург. Из ящика с хирургическими инструментами он выбрал один предмет, именуемый черепным бураном, с величайшей осторожностью ввел его в осколки кости, вдавленной в мозг, потянул на себя чуть заметным осторожным движением и благополучно извлек осколки. После этого, вправив выдававшийся мозг, он вставил оба кусочка кости в надлежащее место, и мозг, не испытывавший больше давления, пришел в нормальное состояние; кровообращение в нем восстановилось, и больной вздохнул с облегчением.

— Это прекрасно, что все обошлось! — сказал доктор, с довольным видом прищелкнув языком. — Операция, можно сказать, удалась. Но теперь этого парня одолеет лихорадка и ужаснейший менингит, а это дело не хирургии, а медицины. Я уже вижу, что может быть воспаление, ведь мозг страшно помят, и в нем, без сомнения, произошел застой крови. Ну, мы сделаем все, что возможно. И как только угораздило эту чертову свайку свалиться оттуда!

Прежде всего доктор прибегнул к беспрестанным компрессам из ледяной воды, но, несмотря на самый внимательный уход и эффективное лечение, слабительное из каломели и лапника, натяжные пластыри к затылку, оттягивающие средства к ногам и обливания холодной водой, состояние больного не улучшалось. Вскоре открылся бред, ужасный, мучительный бред.

Среди видений, преследовавших больного, среди отрывистых фраз и слов, вырывавшихся из его посиневших губ, преобладала все одна и та же мысль, не дававшая ему покоя, повторялись все одни и те же слова.

— Да, да… Я повинуюсь!.. Хорошо… я буду повиноваться за деньги… да!.. Эй, вы, губители судов… смелее!.. Не робей! Бей и убивай!.. Еще одно преступление… не все ли равно?.. Вы этого хотите… не правда ли? Да?.. Бей, бей! Убивай всех!.. Ведь я не такой матрос, как все остальные… я…

Он не договаривал, и его сумбурные мысли перескакивали вдруг без всякой причины на другие предметы. Он говорил монотонным голосом о вещах совершенно посторонних, затем снова начинался кошмар:

— Ага! Миллионеры-работорговцы!.. Знаю ваши страховые премии… ваше черное дерево!.. Флаксхан, ловкий человек… А Вашингтон… Мариус Казаван… «Рона»… пострадавшее судно… шутка!.. Одно и то же!.. То же судно… А командир… «Молнии»… дурак!.. Простофиля!.. Слышишь, командир, они уходят у тебя из-под носа… Слушай, — вдруг обращался больной к доктору, глядя на него своими блуждающими, безумными глазами, от взгляда которых становилось жутко, — слушай… ведь я кутила, поступивший сюда на судно… для… Ах нет! Я не то говорю… впрочем, да!.. Ты знаешь, ведь я из их шайки… и Казаван, и Флаксхан… и «Рона»… это он… я его видел!.. Ты знаешь пароход?.. Из Монтевидео… «Да Виль»… Ах да! «Да Виль-де-Сен-Назэр»… да, да, они его потопят… тараном… Два миллиона страховой премии… да, нам!.. Я знаю!.. Я прекрасно знаю, 35° и 42°… да! Так, так… 35 и 42… в открытом море…

Совершенно обессилев, больной откидывался на подушки и в состоянии временного отупения все еще продолжал повторять чисто машинально: «Тридцать пять и сорок два!.. Тридцать пять и сорок два…»

Доктор послал за командиром, который, взволнованный и потрясенный, присутствовал при последних минутах пострадавшего матроса.

Этот бред в связи с происшествиями, предшествовавшими несчастью, имел весьма многозначительный смысл. Что надо было понять из его слов, несвязных и обрывочных, чему следовало верить, с чем из его слов надо было считаться? Или, быть может, все это было правдой? Как бы то ни было, признания умирающего были весьма ценны. Из его слов и командир судна, и доктор заключили, что вскоре должно было разыграться одно из тех трагических крушений, какие за последнее время сравнительно часто происходили в разных уголках Мирового океана. И этот человек, казавшийся много выше своего настоящего положения простого матроса, очевидно, принадлежал к числу тех всеми ненавидимых и преследуемых людей, которые наводняют мир чудовищными злодеяниями и носят название пиратов, морских разбойников, бандитов и т. п.

Это страшное упорство, с каким несчастный все время твердил об одной и той же географической точке, в которой, по всей вероятности, достаточно известный пароход «Виль-де-Сен-Назэр» должен быть затоплен, было небеспричинно.

И действительно, в течение сорока восьми часов все почти в точности повторилось так, как бредил больной.

На всякий случай «Молния» пошла на Монтевидео или, вернее, в направлении той географической точки, которая преследовала больное воображение умирающего. Движимый безотчетным предчувствием, командир хотел прибыть как можно раньше на указанное место. Почему? А потому, что в случае, если бред больного не подтвердился, что для него значило маленькое отклонение от намеченного пути, что значили несколько лишних тонн угля?

Ну а если умирающий был прав, если все это должно было произойти, как он говорил, то какое страшное несчастье можно было бы предупредить!

Между тем в состоянии здоровья больного как будто наступило улучшение. После спазмов, судорожных движений лицевых мускулов, после рвоты он стал спокойнее.

— Он спасен, доктор! — воскликнул командир.

— Напротив, он безвозвратно погиб! — ответил тот.

Действительно, спустя двенадцать часов шея больного вдруг стала неподвижной, зрачки непомерно расширились, наступили конвульсии и затем пульс ослабел.

Раненый взмахнул руками, захрипел, взвыл… Кровь хлынула носом, он вдруг приподнялся, как бы подкинутый электрическим током, заломил отчаянно руки, крикнул еще раз: «Сен-Назэр!.. Бей! Бей!.. Смелее, разбойники!..» и грузно упал на подушки.

— Он умер! — сказал спокойно доктор. — Все кончено.

Решение командира крейсера было принято. Он отказался от погони за невольничьим судном, не без основания надеясь встретить его на том месте, на которое указывал бред больного.